—     Геннадий Иванович, пи­сать о вас довольно сложно. С одной   стороны,   потому,   что человек    вашего положения всегда на виду, на слуху — вроде бы все известно, с дру­гой — к вам повышенная требо­вательность. Что бы ни случи­лось, люди бегут не в суд, а в органы власти, так мы воспита­ны. И еще. К начальникам всегда особый интерес. Вы пришли к власти не из номенклатуры. Как строилась ваша карьера?

—    Очень коротко. Я работал на двух предприятиях. После окончания института в 1961году до  1977-го — в Омском моторостроительном объедине­нии им. Баранова. В разных качествах — сменным масте­ром, технологом, начальником техбюро, начальником   ряда цехов, производства, зам. глав­ного инженера по новым изде­лиям, директором филиала, где строил  совместно  с западно­-германской фирмой завод по изготовлению коробок перемен­ных передач ко всему семейст­ву автомобилей "Москвич". Я вел его с нуля, с земли и запус­кал в работу.

А затем был переведен на Тюменский моторный в связи с тем, что здесь сложилось тяжелое положение. Завод поставлял определенные узлы к двигателям самолетов в Омске, и остановка здесь грозила неприятностями там. Ни на какую работу я никогда не напрашивался. Но мне везло. Каким-то образом предлагали всегда то, что завалилось. Наверное, это судьба. А может быть, и к лучшему?

Семь лет был главным ин­женером, восемь — директо­ром. Предприятие стало наи­более устойчивым по министерству. Нам удалось осво­ить несколько новых типажей ультрасовременных двигате­лей...

— Всех, кто нас знал, буквально ошарашило ваше избрание в мае 1990 года на пост председателя городского Со­вета. Почему вы дали согла­сие?

— Мне многие говорили, что  совершаю глупость,  кое-кто усматривал, что я делаю какой-то расчет и прочее. Мои коллеги-промышленники тоже не   понимали  этого  шага,   а министр   авиационной   про­мышленности прямо сказал, не упал ли мне кирпич на голову? Произошло   же   все,   на  мой взгляд, довольно просто. Выд­винули так выдвинули. Это еще ничего не значило. Но меня пригласили в горком КПСС и посоветовали немедленно снять кандидатуру,   так   как   моим оппонентом на выборах был первый секретарь. И сейчас, по   прошествии   времени,   я думаю, это и явилось решаю­щим фактором. Человек я по характеру эмоциональный. Если бы со мной нормально поговорили... А тут начали запугивать партией, партби­летом. Взыграли чувства, и кан­дидатуру свою я из принципа не снял.

— Не пожалели?

— Мои взаимоотношения с властями   как   генерального директора были нормальными. Ни на уровне первого секрета­ря   обкома   КПСС,   горкома, председателя   исполкома  тем более проблем не возникало. Районные инстанции я вооб­ще не  знал.  Если  возникал какой-то вопрос, я его легко решал.

Почему так происходило? Я был крупным директором, от меня что-то было надо.

А когда пришел в Совет, понял глубину падения влас­ти. Прямо говорю: глубину падения власти. Для крупного директора здесь все отлажено, а для простого гражданина — это какой-то лабиринт, куда человек вошел и пусть попро­бует выйти из этих коридоров власти. Поэтому, когда мы начали формировать команду и намечать планы работы, пос­тарались посмотреть на город глазами зтого простого граж­данина.

А город находился в удиви­тельном состоянии. Допустим, двенадцать лет не проводилось капитального ремонта магист­ральных, да и квартальных сетей отопления. Представьте, 12 лет не меняются трубы, положили — и до свидания, хотя город находится в агрес­сивной среде, грунты у нас плывут.

Первый звонок прозвенел в декабре 90-го, тюменцы, оче­видно, помнят этот порыв в районе улиц Мельникайте и Харьковской, когда сто домов в крепкий мороз оказались без тепла — рвануло центральную магистраль, и мы в считанные минуты должны были решить, куда эвакуировать людей. Но, как говорится, выпало немнож­ко спортивного счастья, нам просто повезло: довольно быс­тро обнаружили место поры­ва.

А вот когда вскрыли трубу, я пережил еще один шоковый момент: труба была словно бумажный листок, ее так про­ело. Я стоял над ямой и с ужа­сом думал: а два метра туда, дальше, она такая же?

В 91-м мы взяли резкий крен на замену наиболее опас­ных участков теплоснабжения. Обновили примерно сорок процентов магистралей. При­чинили людям массу неудобств, ведь вся Тюмень была переко­пана. Зато в зиму входили спо­койно.

Подстраховали опасные места — взялись за разработку целостной системы обводных магистралей. Она еще и сей­час не завершена. У нас же тепла от двух ТЭЦ с избытком, а вот подаем его в город безоб­разно.

— Геннадий Иванович, по­лучается так, что, придя к влас­ти в ходе шумных политичес­ких баталий — коммунистов и демократов,  

—   Вы занялись далекими от политики, но такими нужными конкретными делами?

— Потом еще один всплеск "политики"  был. В сентябре 90-го я был вынужден выйти на сессию с предложением к депутатам:  ликвидировать исполнительный комитет. Ста­рый исполком привык жить в определенном ритме и являлся тормозом. Исполком ликвидировали, но шуму-то было...

—Обычно к власти прихо­дят с программой...

— В   вопросе: заниматься политикой или хозяйством — я выбрал второе. Как уже сказал —  приоритет отдали комму­нальным, дорожным делам. На второе место поставили шко­лы (программа по строитель­ству школ до сих пор пока не реализована в связи с разва­лом строительных подразделе­ний). Третье — охрана общес­твенного порядка,  затем меди­цина и т. д. И в этом плане начали работать. Я, возможно, рассудил тогда примитивно, но понял задачу так: на заводе у меня было определенное коли­чество работающих, мне нуж­но было предоставить им рабо­ту, дать зарплату, строить жилье, садики и т. д., одним словом, обеспечить им жизнь, чтобы могли спокойно трудиться. Теперь надо было позаботиться обо всем городе — о 600 ты­сячах человек. И те же задачи: чтоб люди имели работу, жилье, чтоб было тепло, свет, текла вода и т. д.

— Что оказалось самым "крепким орешком"?

— Жилищный вопрос. У нас семь с половиной тысяч семей проживало в абсолютно неп­ригодных условиях. И система существовала какая? Челове­ку обещали снос. Как пообе­щают в 76-м году, так и сносят до 92-го. Каждый год ему врут: в этом году не получил, значит, в следующем.

Мы поломали эту систему. Прикинули реальные возмож­ности и в 90-м году выбрали 860 семей, у которых наиболее тяжелое состояние. И все 860 семей переселили. В 1991 году 900 семей внесли в план и переселили. Остальным ска­зали: вас сносить пока не будут.

—  Я помню, как этот снос вам доставался. Разными пу­тями бились за проценты от­числений квартир, ведомства стояли "на смерть". Визг, крик: долой  Райкова!  А  баталии   с облсовпрофом — брать ОКСу горсовета в долю других или не брать?

—  Главное для нас было — построить  свою  долю,   наше муниципальное    жилье    для обеспечения тех, кто оказался в тяжелом положении. Затем учителя, врачи, работники культуры, милиции. То есть для тех, кто обслуживает город. Не буду же я строить дома и отдавать их для развития како­го-то предприятия. На мотор­ном я сам себе строил, и в последние   годы   вышли   на объемы 20 тысяч квадратных метров в год — это пятая часть
всего городского жилстроитель­ства.

Вы ведете конкурс: деловой —   не деловой человек. Дело­ вой от неделового отличается тем, что сказал и сделал, а второй — только пообещал, доверия к нему не будет.

Нам удалось за два с поло­виной года решить почти все длительные долговые вопросы по жилью, то, что осталось нам по наследству. Из 7,5 тысячи переселили из ветхого жилья почти 1800 семей. Конечно, появились новые ветхие дома. И по этой проблеме еще рабо­тать и работать. Но процесс, как говорится, пошел. И так, как он идет, в течение трех-четырех, максимум пяти лет можно все "гнилушки" подоб­рать. Плюс то, что мы разре­шили горожанам на месте своего старого дома строить новый, если не будут на этом месте возводиться какие-то объекты или еще что-то. То есть мы работаем сугубо целе­вым образом.

— Ваши  предшественники тоже пытались оставить после себя память. Например, один запомнился тюменцам тем, что в целях борьбы с грязью пове­лел на протяжении всей ул. Республики снять грунт на штык лопаты. Примечательно то, что было это в период, когда неф­тяной бум еще бумкал, деньги в область текли. Вы же в тяже­лейших условиях инфляции, безденежья затеяли капиталь­ную реконструкцию централь­ной улицы города и с блеском ее провели.

— Позорище, на мой взгляд, когда область осваивала 5 млрд. рублей (это в старых-то ценах колоссальнейшая сумма), ког­да были материалы, не могла себе провести дороги. Я сам часто ездил и езжу за рулем, и меня всегда бесило: едешь словно по железной дороге, как встал в колею, так и не свер­нешь с этих рельсов.

Да, я решился идти на ре­конструкцию центра города. Решился в период сегодняш­ней разрухи. И помню, когда начали копать на перекрестке улиц Республики и Перекопс­кой, один бывший крупный руководитель города сказал: ты сделал самую первую глупость в этом городе, в этой яме тебя и закопают!

Поводов вспомнить эти слова было достаточно. Тюменцы представляют участок от Пере­копской до Первомайской. На нем оказалось сорок разрушен­ных канализационных колод­цев. Ни один человек, очевид­но, не предполагал, когда дер­гал бачок у себя в квартире, что все нечистоты шли не в канализационную систему, а в подвал дома. И мы, решив замкнуть ливневку, не пред­полагали даже, что нас ждет такая трагедия, что придется восстанавливать все.

Даже мои помощники не верили, когда я поставил в первое лето задачу: дойти до ул. Мельникайте. Но мы дош­ли. Конечно, не так это просто — дошли! Оперативники в 8 утра и 8 вечера, много нервов, много сил. Надо отметить и колоссальное терпение жите­лей, потому что вся транспор­тная схема была нарушена. Были, безусловно, и срывы. Когда, например, раскопали участок от завода медоборудования до перекрестка пос. Антипино, на моем родном заводе созвали собрание и потребовали не более и не менее, чем отозвать Райкова из депутатов. Теперь дорога сделана капитально, и на моторном уже забыли, по каким ухабам до того ездили, а меня называют Райков-Schtrasse.

За два с половиной года в городе реконструировали бо­лее 200 км дорог. Вышли на улицы, где никогда не было асфальта. Надо же делать лицо города.

— Геннадий Иванович,  на фоне каждодневных забот по наведению чистоты "лица" города для простого граждани­на,  может быть, не так зримы фундаментальные дела по соз­данию самого "лица", но как депутат я знаю, что они тоже движутся. Имею в виду ваши идеи по централиту, холодиль­ным установкам на пищевых объектах  и  т.   д.   Вы  не  раз подчеркивали:  Курган  — го­род машиностроения, Новоси­бирск  —  науки. а Тюмень — город чего?

— Это уже не только идеи, а реальное осуществление. Пер­вый холодильник на газе мы поставили на гормолзаводе и запустили. Завод централита строится. Администрация об­ласти вложила в это дело 2 млн. долларов,  инвестирова­ны  деньги   западных  фирм. Думаю, через год-полтора мы будем  с  чугуном.   А что  это значит? Только у нефтяников потребность в нем 20 тысяч тонн, и получают они его аж из г. Сумы с Украины.

Подобные процессы не мгновенные, и будут опреде­лять облик Тюмени. На мой взгляд, город должен быть промышленно-транспортным, учитывая его географическое положение. Сейчас подписа­ны контракты на реконструк­цию аэропорта, готовы проек­ты по железнодорожному узлу, речпорту. Проблемы это не только мэра Тюмени, но и округов, областной админист­рации. И в их решении нахо­дим общий язык.

— К  власти  приходят   не только с программой, но и со своей командой. Вы же, придя в горсовет, ограничились "косметической" чисткой, на клю­чевых  постах  остались  люди "из прежних". Это случайное совпадение или ваш принцип в проведении кадровой полити­ки?

— Я человек конкретный, поэтому приведу цифры. За два с половиной года состав администрации в целом по- ме­нялся на 40 процентов, изме­нилась структурная схема управления, исчезли некото­рые отделы, подразделения. Но избавился сразу я человек от двадцати, кого уже сложно было перевоспитать. Остальное де­лалось постепенно, Я не сто­ронник: ах, всех разогнать! Это лозунг  старого  партийного гимна: до основания, а затем... Мы уже раз разрушили. Да­вайте рассудим так. Есть про­фессионализм людей.  Какие бы  бюрократы  ни   сидели  в исполнительных органах, они имели за плечами наработ­ку сугубо исполнительской деятельности. И   сразу всех поменять было бы неправиль­но.

Далее, о ключевых постах. А. Гулько остался. Но он в аппарат к тому времени только два месяца как пришел. Это бывший генеральный дирек­тор Сибкомплектмонтажа. Депутатский корпус, помните, имел к нему претензии — не утверждать, и все. А человек меняется: и сегодняшний Гулько уже не тот Гулько, что был: 2,5 года назад. И теперь депутаты к его мнению уже прислушиваются.         

Тот же Ю. Куталов — у него много недостатков, но это человек, досконально знаю­щий отрасль, которую куриру­ет.

Присматриваемся к людям. Если работник аппарата — один из переулков того лабиринта, о котором говорил выше, — распрощаемся. Если специа­лист... Есть фильм — "Рожден­ные революцией" — о созда­нии нашей милиции. Там начальника едва из партии не выгнали за то, что взял специ­алистом уголовного дела из "бывших". Взял, потому что тот знал всю картотеку уголовно­го мира, он профессионал, но не политизирован. Я считаю, что власть не должна быть политизированной. Надо вы­бирать работу, а политиков отправлять в политические структуры.

— Геннадий   Иванович, в анкете конкурса "Человек дела" есть  вопрос: ваше участие в социальной защите населения? Ваше личное участие прочув­ствовал на себе каждый тюменец. И все же я задам вам этот вопрос.

— Более двух лет (это ведь не два месяца) мы регулирова­ли цены сначала на группупродуктов,  потом на хлеб и молоко. Хорошо это или пло­хо? Мои коллеги из админист­раций сельских районов гово­рят: очень плохо! А мы держа­ли хлеб по 5 рублей, до того — по 2. Критиковали меня и слева, и справа. А теперь посмотри­те: правительство куда идет? Первое, что принимает В.Черномырдин, — фиксирован­ные цены на хлеб. Так, выхо­дит, правильную политику мы вели!

С другой стороны взять. Сколько людей за это время оказалось в тяжелейшем поло­жении. Я считаю, правитель­ство делает политическую ошибку, поставив в безвыход­ную ситуацию два массива населения — пенсионеров и детей. Ни те, ни другие не в состоянии заработать себе на жизнь. Представьте, человек лет пять—десять назад вышел на пенсию, отпахав лет сорок за станком, весь передовик, весь в орденах. Ему дали республи­канскую пенсию — 135 руб­лей. Плюс льготы на квартиру, санаторий, проезд и т. д. Это было существенно. Сегодня он получает пенсию — 2200 руб­лей. А он что, виноват? Дру­гие-то сегодня уходят на дру­гую пенсию. Так если государ­ство сделало его нищим, так ты, государство, возьми его пенсию и пересчитай эквивалентно  заработку. Сложно, что ли? Зачем изде­ваться над целым поколением пенсионеров? У них же нет тех сил, молодости, напора. Удер­живая фиксированные цены, мы дали им возможность хоть как-то продержаться.

Так извините меня, мои коллеги из села. Если в городе хлеб стоил 5 рублей, а в селе 30, так можно и до ста рублей догнать.

Держать цены непросто. Мы были вынуждены работать с крестьянами по зерну, молоку, считать себестоимость, сдаточ­ную цену, контролировать муку на мелькомбинате, калькуля­ции: как, что, где, на какие цены выходят? И там, где на­чинали плутовать, приводили их к норме. Контроль-то почти еженедельный, ежемесячный, и так в течение 2,5 лет. Я не завидую тому, кто этим занял­ся бы. Потому всегда говорю: поднять, накрутить много ума не надо. А вот стабилизиро­вать...

Конечно, для всего этого нужно финансирование. И главное, что сделала сегодняш­няя команда — то, что в самом начале 90-го на первой облас­тной сессии жестко поставила вопрос о бюджете города, отво­евала принципы процентных отчислений. И оба года город жил со сносным бюджетом, сложности начались нынче, когда не могли уже угнаться за инфляцией.

Областным структурам в каком-то смысле легче — они мыслят стратегически. А мы — оперативники, полевые коман­диры, Ваньки ротные — долж­ны каждый день принимать какие-то решения.

Всякий раз, как иду на работу, думаю: может быть, сегодня день пройдет без сюр­призов? Ан нет, опять какую-то новость проблемную выка­тят. То, как бездомных хоро­нить? За две недели похорони­ли 32 человека, тогда как рань­ше за год З—-4. На днях заходит В. Шустов (облархив) и тоже проблемку подкидывает: сей­час многие предприятия лик­видируются, документы выб­расывают, развелось всевоз­можных коммерческих струк­тур, обществ и т. д. Где личные дела хранятся? Пройдет лет 10 —15, люди пойдут на пенсию, ни одной справки не найдут. А вы знаете нашу систему: справки нет — ты уже не человек, никому ничего не докажешь. Потом-то спох­ватятся. То есть нужен городс­кой архив — а это минимум пятиэтажное здание, минимум штат человек 25, и поехало-поплыло. Вот тебе и еще один день без проблем.

Целые массивы проблем остаются бесхозными. И не такие, что что-то там лопнуло, потекло, а крупные. Напри­мер, та же проблема ведомст­венного жилья. Ведомства разваливаются, дома бросают. А в них люди живут. И другие объекты соцбыта бросают на произвол судьбы. Один разго­вор: не можем содержать, так моторный завод в одночасье закрыл 12 садиков. Передали нам. Но это ведь не планируе­мые 3 млн. рублей, которые необходимо найти на их содер­жание до конца года.

При приватизации предп­риятий социальная сфера почему-то тоже не учитывает­ся. Тем более, в городе четыре
вида собственности, хозяйни­чают все, кому как заблагорас­судится. Иногда случайно узнаем: что-то продали, нап­ример, вместе с людьми какой-либо пансионат. Приходится разбираться. Считаю, что на уровне городов, районов не нужна двойственная власть, ее нет нигде в мире. Есть адми­нистрации города и при них советы с ограниченным коли­чеством лиц. 

— Вам  часто приходится принимать непопулярные ре­шения, тратить много сил и нервов,  чтобы  провести их в жизнь.

— А что делать, если законы отстают или по одному вопро­су принято пять-шесть проти­воречивых    постановлений. Помните Указ  Президента о свободе торговли? А я написал распоряжение о лицензирова­нии товаров и введении сани­тарных паспортов на пищевые продукты. Не мог же я ждать, когда в городе кто-то отравит­ся.

Зашумели: ах, узурпатор, нарушает Указ Президента, возврат к административно-командной системе! Какой там возврат, порядок должен быть. Если опаздывает правительст­во, у нас-то самих должна голо­ва быть. А кто по этому поводу больше всех кричал? Те, кто заинтересован в дестабильности, в бардаке, кто хотел бы в этих условиях нажить капитал — политический или натураль­ный.

Жизнь внесла коррективы. Ельцин свой Указ подправил. Теперь эту стихию надо заго­нять в нормальное русло, а как? Навели порядок на пло­щади у Центрального универ­мага, на днях смотрю: опять торгуют. Думаете, это добавляет здоровья главе администра­ции? Нет.

Мы резко увеличили штат милиции. Лучше стала раск­рываемость некоторых прес­туплений, например, по угону машин. И опять демагогия: зажали! Извините, власть есть власть, даже в племени есть вождь, и власть всегда была принуждением.

Жалобу на меня написали аж на съезд народных депута­тов: Райков такой-сякой, ре­шения Совета не выполняет. И подписались: координаци­онный центр «Демократичес­кой России» юга Тюменской области. Кто же кого защища­ет?

Недавно допрашивали дво­их молодых людей — студенты университета, снимали шап­ки. Хорошие такие, чистень­кие ребята. Спрашиваю: поче­му вы пошли на это, вы же в институте учитесь? И был потрясен их наглостью и ци­низмом. "Если у этой бабы норковая шапка на голове, —-заявили они, — значит, эта баба могла ее купить и у нее шапку надо экспроприиро­вать". Так что, против этих людей не надо меры прини­мать? Ах, но обидь их лич­ность? Да они бандиты с боль­шой дороги, они вышли гра- ' бить людей. Та женщина, может быть, лет пять на шапку деньги копила. Эти молодчики об этом думают?

Говорят, Райков — силово­го плана человек. Но ведь тот, кто машины не угоняет, шап­ки не срывает, может спать спокойно, жесткие мероприя­тия администрации им не мешают жить. Задели того, кто угоняет, ворует. К сожалению, находятся сочувствующие.

—  Лица, занимающие высо­кие  посты, всегда на виду. Людей интересует их частная жизнь, журналисты берут ин­тервью у жен и т. д. Как вы к этому относитесь?

—  В октябре 90-го попал я в больницу с сердцем. Так меня меньше лечили, больше зада­вали вопросов, которые в ме­дицине надо решать. Пользо­вались,  так  сказать,  моим присутствием.  Быть на виду сложно. Тем более  с   моим эмоциональным характером. Но мне повезло в том, что на все "перипетии" спокойно реаги­рует жена, она поддерживает меня морально.

Человек не может работать, не отдыхая. Это утопия. Когда в Англии во время войны ввели семидневную рабочую неделю, через три месяца вынуждены были вернуть выходной — производительность упала. Поэтому, когда придешь в гос­ти, а к тебе со своими пробле­мами — то и гостить не хочет­ся.

— У вас есть друзья?

— Конечно, как у любого человека. Без друзей нельзя. У меня  они  старые.  А  почему сохраняются? Я считаю, какой бы пост человек ни занимал, он должен оставаться челове­ком. Я езжу на охоту, на рыбал­ку и прочее. Я же не один там бегаю. С друзьями. Охочусь с определенной группой, и мы там не признаем: мэр ты или простой рабочий. Кстати, друзья мои не занимают высо­ких постов, мои друзья — на­чиная от водителя бульдозера до начальника цеха. Есть, например, друг в Талице, он рабочий лесопилки, а он мой давнишний, старинный друг. И что из этого?

Какие бы события ни были — семейные, прочие, у меня примерно одни и те же гости лет пятнадцать, независимо от моих передвижений. Их это не тяготит и меня тоже. И они мне не задают вопросов, я с ними отдыхаю.

—  Обычно власть  предер­жащие   делят   людей   на  две категории: тех, кто подотчетен им, и кому подотчетны они сами. Как я поняла,  для вас такой подход неприемлем?

— У меня равное отноше­ние ко всем. Причиной тому, очевидно, сама жизнь. Меня никто никогда не устраивал по блату. Семья большая, мать — инвалид, отец армейский майор - сколько он мог получать? Поэтому  на  жизнь  приходи­ лось зарабатывать самому. Когда учился в институте, по вечерам был и кочегаром,  и рабочим сцены в театре. Я в Омске первое жилье получил - это был военный барак, где на свою койку лазил через спинку. Но я прожил в этом бараке, я прошел через него, потому что в детстве, когда отец был ротным, приходилось спать и в каптерке, и на солдатской койке, и где придется.

Номенклатурные друзья — пока ты в номенклатуре. Пом­ню, в Омске занимал большой пост, а потом ушел с него, так кое-кто перестал со мной здо­роваться. Разве это друзья?

— Людей у власти подстере­гает много соблазнов, заманчи­вых "ловушек". Как вам уда­ется их избегать?

—  Да, подобных "мероприя­тий" я предпочитаю избегать. Но это вопрос принципиаль­ный. Старую   номенклатуру ругали за то, что имели персо­нальные дачи, машины и т. д. Теперь не имеют. Но почему тогда руководитель не может иметь свое, за свои кровные купленное, почему он не имеет на это право? Когда он откры­то и гласно что-то купил, его начинают атаковать с другой стороны: ага, ты начальник, можешь приобрести?  Но это же неверный подход. В таких делах надо быть гражданином. Если я, Райков, могу взять 20 соток под дачу, то и вы, Ковденко, должны иметь возмож­ность взять 20 соток. Если мы на равных имеем возможность, то независимо от того, что я мэр, вы — корреспондент, мы с вами рядом можем быть.

Я все это время бьюсь за то, чтобы жители Тюмени имели дачные участки, и почти де­сять тысяч семей получили их. И если среди этих десяти ты­сяч — мэр города имеет четыре сотки на оз. Андреевском, где постоянно тонет грунт и его постоянно приходится подво­зить, — что это, трагедия или преступление?

Конечно, Райкову проще взять, потому что он мэр. И даже не взять, его можно "подставить" под какую-то ситуацию, сделать благую услугу. Здесь нужен ум — не поддаться. Хотя от ошибок никто не застрахован, можешь соб­лазниться, хорошо, если вов­ремя поймешь и отступишь.

А вообще я даже необходи­мые нощи стараюсь покупать в других городах, где бываю. От лишних разговоров. И тому, что называется использовани­ем служебного положения, мало придаю значения. Когда рабо­тал на заводе, все долго смот­рели: вот сейчас брат жены (он работал слесарем) получит квартиру. Нет, он ее по очере­ди получил, через восемь лет, это все на заводе знают. Может быть, и жалоб по жилью пото­му не было.

Хотя проблема обеспечен­ности руководителя неодноз­начна. Какие-то льготы ему надо давать. Работа-то непростая, на износ. Другой после работы вышел на крыльцо и свободен. А руководитель... Считаю: если люди доверили, дали пост, должны и создать условия. Ведь этот человек уже на общество трудится, он, так сказать, общественный староста. Рань­ше в деревнях избирали ста­росту и ему создавали усло­вия, потому что он работал на общество.

— Геннадий Иванович, воп­рос, как говорится, из другой плоскости. Наш Президент объявил себя вне партий. Но в обществе бытует мнение, что пока не будет сильных партий — не будет у нас и сильного правительства. Судя по тому, что вы — активный член пар­тии Руцкого (назовем так) — вы поддерживаете вторую точ­ку зрения?

— Я считаю, что должна быть какая-то партийная структура, которая, завоевав авторитет, приходила бы к власти. Чело­век вне политики — такого не бывает. Тогда у него нет убеж­дений. Думаю, когда вступит в силу новая Конституция, пар­тия,  пришедшая  к власти  с определенными программ­ными целями, должна выдви­гать и своего лидера. В циви­лизованном мире это так. И мы подойдем к этому. Партия должна иметь программу, ко­торую примет народ, лозунги ее должны быть всем понятны. И примыкаешь к той, где разу­ма побольше. Считаю,  что у "партии Руцкого" побольше разума. А дальше  — жизнь покажет.

— Последние анкетные воп­росы  нашей  газеты,  "прямая линия"   на  телевидении  под­твердили   ваш   высокий   рей­тинг среди тюменцев. Это влия­ет на принимаемые вами реше­ния?

—  Если бы я не чувствовал доверия, поддержки людей, я давно бы здесь не работал. Я всегда говорю: если читаешь лекцию и потерял связь с ауди­торией — уйди с трибуны.

— Вы считаетесь хозяином города. Ощущаете ли вы себя таковым?

— Любой   хозяин   должен обладать чувством ответствен­ности. Если это чувство есть — он хозяин. Но не все зависит от человека. Тут много всяких причин. Прежде всего, неста­бильность в обществе, развал экономики. Это не может не сказываться  на деятельности администрации. Есть и другие причины.   И   главная   —   не выстроена государственная структура власти — от Прези­дента до поселкового Совета. Иногда говорят: вы же власть, что же не делаете? А мы не можем сделать, у нас нет зако­нодательной базы. Начинаешь обходить закон — получаешь протест    прокурора. Власть должна иметь полномочия... Я лично стараюсь говорить пря­мо: да или нет. Но я не знаю своих полномочий, что я как власть решаю лично.

Когда в ноябре в Москве собирались все 84 мэра облас­тных центров, 46 сказали, что думают подать в отставку. Представляете, что это такое. Наверное, правительству надо задуматься, почему они ухо­дят. Люди-то неординарные, они чего-то сделали, которые ничего не сделали, они не собираются уходить, в другом месте их просто но возьмут.

— Последние дни город жи­вет слухами и о вашем уходе...

— Не надо ни из чего делать трагедию. Жизнь есть жизнь. Я уже сказал о подоплеке этим событиям. Можно   работать, когда   понимаешь, что хочет верх. А когда видишь, что верх и сам не знает, что хочет, когда ряд твоих действий,  направ­ленных на пользу населения, встречает довольно резкий протест, начинаешь  задумы­ваться: а сможешь ли перебо­роть эту махину, сможешь ли в отдельно взятой Тюмени сде­лать что-то путное?

Мне сделан ряд хороших предложений. На одно из них я согласился. Считаю, что в го­роде уже создана система, которая может работать.

Раиса Ковденко
Областная газета «Тюменская правда»,
31 декабря 1992г.

Фото Юрия Чернышева