Надя Рушева. Пушкин

Мы все любим особенных. Непохожих. Своеобразных. Пушкин был уникальным. И своим обликом. И поведением. И поэтическим даром. Как ему признаться в высоком чувстве через время и расстояние?                                  

Обычный читатель в день рождения Александра Сергеевича читает его, запавшие в душу, стихи:

Пушкин и Барышня, 1968г.

Лирик посвятит собрату по перу собственное творение. Художник напишет портрет. А иллюстратор? Создаст заново облик героев Пушкина с помощью незамысловатой вроде бы графической линии. Однако простота её обманчива: за ней – шесть тысячелетий длинной дороги к  современному буквенно-звуковому письму, берущему начало в африканском орнаменте.

У Пушкина – нет-нет, мы не забыли – тоже африканские корни. Расшифровать его дар – глаголом жечь сердца людей – всё равно, что заставить линию заговорить. Да так, чтобы она, как то зеркальце, всё о поэте рассказала. Пусть не всё, но хотя бы многое.

За последние сто с небольшим лет графическая Пушкиниана так обогатилась иллюстрациями А.Бенуа, И.Репина, Н.Кузьмина, что после них вроде бы и добавить к ней нечего. Однако Надя Рушева, родившаяся во второй половине 20-го века, считала иначе: каждый художник может обогатить Пушкинский мир, если у него есть собственное, отличное от других, понимание поэта и его творчества.

Автопортрет в 15 лет

В 1957 году, пяти лет от роду, она взяла в руки карандаш и бумагу, и больше никогда с ними не расставалась. Позже, под аккомпанемент пушкинских сказок, которые ей читал  отец, она начала рисовать. Первые её – наивно-трогательные зарисовки, сделанные в восьмилетнем возрасте, не блещут изобразительностью. Зато выразительность сразу же бросается в глаза. Видно: юная художница с симпатией относится и к трудолюбивой белочке. И к царевне, побеждающей, в конце концов, злую мачеху.

Её литературные вкусы проявились рано. В том же 1960 году, параллельно с пушкинскими сказками, увлечётся искусством Древней Греции. Её настоящей книгой станет замечательная книга Н.Куна «Легенды и мифы Древней Греции».  Знаменательно:  первая иллюстрация к ней – изображение не прославленного Геракла с его знаменитыми 12-тью подвигами, а десятилетнего младенца, задушившего маленькими  ручонками  двух огромных змей, посланных коварной Герой. Девочка словно ищет ответ: откуда бесстрашие у колыбельного дитятки? Что оно предвещает?

«Надежда Осиповна с сыном на руках», 1968г.

В её детском сознании сказки Пушкина и мифы античности неразрывны. И это – не плод воображения, а результат пытливого ума, который догадывается:  они – источник поэзии. Его ранние лицейские стихи – подражательные, под древнегреческого лирика Анакреонта (570-487гг. до н.э.), в них много заёмного. И, тем не менее, сквозь чужой мир смело пробивается своё, самостоятельное. «Бреду своим путём», – твёрдо заявляет он в ответ на советы и наставления Батюшкова. В «свой путь» он отправляется, вдохновлённый завораживающим древнегреческим фольклором, и завершает его  пророческим стихотворением, навеянным «Памятником» Горация.

Нечто похожее случилось и с Надей Рушевой. Эпилогом к её жизни, как и прологом, оказались иллюстрации к древнегреческому мифу. Правда, на сей раз к сказанию о Дафне и Аполлоне из «Метаморфоз» Овидия.

«Аполлон, Дафна и ее мать», 1969г.

Когда два юных дарования – гимназист из 19-го и школьница из 20-го века увлечены одним и тем же, чего им, как вы думаете, больше всего хочется? Ясное дело: общения. Обмена мыслями. А тут досадная помеха: время, разделяющее их более чем на полтора века. Чем сжать его до расстояния руки?

Мы помним: письменность обессмертила мысль человека. Изобретя буквенно-звуковое письмо, он смог общаться как с современниками, так и с далёкими потомками. Но в нашем случае – два разных языка. У Пушкина – сладкоголосый. У Рушевой – молчаливая графика. Остаётся одно: пиктограмма или рисуночное письмо, возникшее в недрах первобытного искусства и впоследствии высоко почитаемое древними греками. Вообразим себе, что Надя Рушева отправляет Пушкину - гимназисту подобное послание.

Оно вполне корректно, если учесть, что документальный жанр, к которому относится и статья, и корреспонденция, допускают вымышленный сюжет.

Итак… «Александр Сергеевич, здравствуйте! Я – Надя Рушева, дочь театрального художника Николая Константиновича и педагога - балетмейстера, первой тувинской балерины Натальи Дойдаловны  Ажикмаа. Мне исполнилось 12 лет, когда слава обрушилась на меня проснувшимся вулканом: сразу две мои большие выставки. Одна – в Московском университете. Другая – в журнале «Юность». Успех публикации… Мне уже, лично, дороже всего из представленного были рисунки к «Сказке о золотом петушке». Я не могла без слёз смотреть на изображение бедного царя Додона. Как же он такой отважный, смелый, многоопытный дал себя одурачить. А затем – и погубить. Вместе с сыновьями. И кому? Этой самой шамахамской, ой, простите за оговорку, шамаханской царице. Да никакая она не королева. Дьяволица в ярких одеждах, несущая смерть.

Чем больше и глубже узнавала Ваше творчество и Ваших героинь, тем ближе и роднее они становились для меня. В Дуню, Дуняшу из «Станционного смотрителя» я просто влюбилась. И нарисовала её тоненькой-тоненькой белоствольной берёзкой, одним лишь робким жестом поднятой руки усмиряющей огромного, грозного  и хитрого притворщика Минского.

«Папа, пойдем играть!», 1968г.

Иллюстратор обязан многое уметь: кроме искусного рисунка, выражать характер через взгляд, жест, движение тела. И знать: и само произведение, и эпоху, в которую оно писалось. Без этого не передать живо и убедительно атмосферу времени. И вообще  надо удерживать в памяти уйму вещей. К примеру, на каком стуле сидели  Вы, играя с дочкой Машкой? Оказывается, на клисмосе! Он был в Ваше время в большой моде, как и всё древнегреческое в ту, романтическую, пору, пришедшую на смену стилю ампир или попросту – имперскому. Катенька Бакунина, Ваша лицейская муза и ученица Александра Брюллова, следовала тоже привычкам большого света. Поэтому на моём рисунке она – в летящей тунике и чем-то  похожа на Вас. Быть может, совпадением чувств?

А гусиное перо? Одна лишь мысль, что, держа его в руке, Вы могли делать графические наброски на полях и писать свои шедевры – «Евгения Онегина» или «Полтаву», настраивала меня на творческий лад: все иллюстрации к Вашей поэзии и прозе выполняла гусиным пером.  При свечах.

В нашем деле, действительно, нет мелочей. Ну как обойтись без плюмажа – украшения из перьев на головном уборе Татьяны Лариной, явившейся на бал в статусе замужней дамы? Я ей придумала и платье, по силуэту напоминавшее раскрывшийся во всей красе тюльпан.

Случайно? Помню, помню, как высоко Вы ставили Катулла, древнеримского певца любви, написав про него: «Искренность драгоценна в поэте. Нам приятно видеть поэта во всех состояниях, изменениях его живой и творческой души: и в печали, и в радости, и в парениях восторга, и в отдохновении чувств, и в Ювенальном негодовании, и в  маленькой досаде на случайного соседа».

Мы и в 20-ом веке не забыли о нём, как о замечательном лирике, воплотившем в своих стихах идеал женской красоты.  Красоты гармоничной, вызывающей восхищение не отдельными чертами, а всем обликом женщины. Такой, как зрелая Татьяна Ларина.

Иллюстрация к роману «Евгений Онегин», 1968г.

Её способность к глубоким и сильным чувствам волновала меня в ранней юности сильно и неотрывно: отсюда и стремление постигнуть её душу через изображение в разных обстоятельствах и в разное время. Так постепенно сложился графический цикл, насчитывающий более тридцати изображений: «Татьяна-ребёнок», «Татьяна – в деревне», «Татьяна пишет письмо», «Татьяна читает послание», «Татьяна в Петербурге». Чем глубже проникновение в мир, как оказалось, тем труднее разгадать тайну красоты Лариной. Тайну обаяния, о которой первым, кстати, в мировой литературе заговорил Катулл.

Он же высоко чтил и юношескую дружбу, лучшие её черты: душевную открытость, благожелательность, ответственность единомышленников друг за друга. Как и Вы – лицейскую.

В серии, посвящённой этому периоду Вашей жизни, мне понадобилось больше душевных усилий, артистизма, чем при создании женских образов. Что, естественно, объяснимо: девочки, девушки мне понятнее, ближе. А вот мальчики, – попробуй разберись, что у них на уме. Возникли сложности и с Вашим хрестоматийным образом Пушкина-лицеиста, представленного в воспоминаниях Вашего лучшего друга И.Пущина: «Вспыльчив, неровен».

«Лицеисты Пушкин и Пущин»

На моих рисунках Вы совершенно другой. Без намёка на Вашу переменчивость, шаловливость и непредсказуемость. Меня занимало иное: истоки Вашей ранней самоуглублённости, душевной сосредоточенности, перешедшие впоследствии в великое умение. Умение создавать внутри себя защищённое пространство, пригодное для творческого осмысления вечных тем: любви, дружбы, красоты, счастья, духовного бессмертия. Вопреки всем невзгодам и драмам быстротекущей жизни.

В 1968 году у меня состоялась судьбоносная встреча со старейшим писателем – Арнольдом Ильичом Гессеном, крупнейшим исследователем Вашего творчества. Ему в ту пору исполнилось 90 лет, мне – 16. О моих рисунках он отозвался лестно, я бы даже сказала – с восхищением. И предложил проиллюстрировать новую книгу «Жизнь поэта». Точнее, две её первые главы – «Детство» и «Лицейский Парнас».  Правда, с условием, чтобы я отказалась от стиля «наброски на полях», столь же близкого Вам, как и мне, и сделала «нормальные иллюстрации, полосные, полуполосные. Как у Н.Кузьмина, но ещё легче».

Я отказалась. Что такое минутная слава? Апрельский снег, и только. Куда важнее для меня другое – верность «своему пути» и Вам.

Для меня незавершенность, незаконченность, эскизность рисунка, как и древнегреческие мифы, – колыбель для фантазии читателя, общения поэта с ним. И, конечно, для слияния графической линии со словом. Ведь не зря же первая шла навстречу второму шесть тысячелетий, прежде чем оно стало светоносным. Впрочем, и незавершённая линия на Ваших полях – тоже лучезарна, ибо пробивается из глубин праистории и праязыка. Навстречу вечности. И в надежде полнее выразить лики времени и Ваше внутреннее пространство, выросшее из простора мифов, сказок. Фантазии. Высокой и богатой культуры. И – дара сердца, вместившего в себя весь мир и жажду человечности».

Надя Рушева (31.01.1952 г.– 6.03.1969 г.)

Рисунки Нади Рушевой