В память о маме

Закончился летний полевой сезон 1952 года, мама вернулась с заготовки льна и вновь стала работать на льнозаводе. Забрала она домой и меня. За несколько недель сытой и беспечной деревенской жизни в семье её старшей сестры я заметно подрос и поправился. А прикипевшая ко мне сердцем тётя Лиза потом долго не могла привыкнуть к моему отсутствию и при первой же возможности навещала нас, щедро одаривая меня различными сладостями. Мне шёл шестой год и, так как соседские ребятишки были уже школьниками, я живо увлёкся изучением алфавита и арифметикой.

Несчастье подкралось внезапно. В конце сентября мама вдруг занедужила, и её положили сначала в районную больницу, а затем направили в областную. Что с ней случилось, и почему всё это так быстро произошло, я, конечно, не знал. Вскоре за мной приехала тётя Лиза и вновь увезла в деревню Большое Пинигино.

Я очень сильно скучал по маме и с нетерпением ждал от неё известий. Но за три месяца нахождения в областной больнице она прислала всего два письма, в которых с болью в сердце и бесконечной материнской любовью интересовалась моим здоровьем и поведением. В памяти отчётливо сохранился тот день, когда к нам в дом прибежала секретарь из сельского совета и с порога прокричала: «Елизавета Ивановна, из Тюмени Васина мама звонит и просит, чтобы его к телефону позвали». Не дожидаясь реакции тёти, я выскочил следом за девушкой и, перегнав её, побежал в сторону дома, где был единственный на всю деревню телефон. Заскочив в сельсовет и получив  из рук председателя трубку, я слабым, дрожащим голосом произнёс: «Алло, мама. Это я, Вася». «Васенька, сыночек! Как ты там? Не болеешь? Слушаешься дядю Колю с тётей Лизой?» – послышался тихий и очень родной голос из трубки. «Слушаюсь и не болею. У меня всё хорошо, вот только сильно соскучился по тебе. Ты скоро за мной приедешь?»–  спросил я, едва сдерживая слёзы. На другом конце трубки наступило короткое молчание, затем вновь раздался голос мамы: «Скоро. Вот ещё немного меня подлечат, и приеду домой. Потерпи немного. Я по тебе тоже сильно соскучилась. Ты один у телефона или тётя Лиза рядом?» Я хотел ответить: «Один», но в это время в дверях появилась тётя и попросила: «Васенька, дай я с ней поговорю». «До свидания, мама, я тёте Лизе трубку передаю. Приезжай скорее. Я очень, очень сильно тебя буду ждать», – дрогнувшим голосом произнёс в трубку и быстро вышел из помещения. О чём сёстры говорили, я не слышал, так как, не выдержав нервного напряжения, прямо на крыльце громко и навзрыд заплакал.

Мама, 1952г.

В больничную палату, где находилась мама, дежурный врач впустил только меня, а тётя Лиза и Маша были вынуждены подойти к окну со стороны улицы и смотреть на больную через стекло.

Робко переступив порог палаты, в которой на кроватях лежало человек десять женщин, я остановился. С трудом, отыскав глазами маму, медленно направился в её сторону. Поравнявшись с кроватью, я с тревогой посмотрел на неё. Плотно прикрыв глаза, мама лежала на спине и тяжело дышала. «Спит. Может, не будить? Пусть отдохнёт», – мелькнула у меня мысль. Но в это время мама открыла глаза, приветливо, как смогла, улыбнулась и тихим голосом произнесла: «Здравствуй, Васенька. Садись поближе на краешек кровати, чтобы я на тебя смогла насмотреться. Соскучилась сильно по тебе, сыночка. Спасибо Лизе, что привезла. Не замёрз дорогой-то? На улице, поди, мороз стоит трескучий?» «Тётя Лиза меня тулупом накрыла, а иногда я за санями по дороге бежал. Ты когда выздоровеешь? Мне уже домой хочется». «Скоро, сыночка, поправлюсь», – ответила мама и закрыла глаза. На редких ресницах появились слезинки. Я смотрел на её серое, исхудалое, но такое родное лицо и с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. Через минуту мама вновь открыла глаза и, положив мою маленькую ладонь в свои слабые и сухие, стала ласково её гладить. Я притих, словно боясь спугнуть её. Молчала и мама. Это продолжалось минут пять. Даже соседки по палате замолкли и с затаённой грустью смотрели в нашу сторону.

«А тётя Лиза где?» – едва слышным голосом спросила мама. «Она в коридоре осталась. Её врач не пустил сюда», - ответил я и, невольно взглянув на большое окно, добавил: «Вон она за окном стоит, на нас смотрит и почему-то плачет». Продолжая гладить мою ладонь, мама даже не сделала попытки, чтобы приподнять голову и посмотреть в сторону окна. По-видимому, у неё на это не было сил. «Дядя Коля не обижает тебя?» «Нет. Он меня иногда с собой берёт на конный двор. Однажды даже верхом на лошадке прокатил», - живо ответил я. «Ну и ладно. Только аккуратней будь и дядю Колю с тётей Лизой слушайся». В это время в палату вошёл дежурный врач и, посмотрев на маму, сказал: «Ну что, больная, пришло время заканчивать свидание с сыном. Наступила пора процедуры делать и лекарство принимать». Выслушав врача, мама испуганно взглянула на меня и, подтянув к себе, стала целовать руки, голову и глаза. Я прижался к ней и тихо, тихо заплакал. Чуть заметно подрагивали и её плечи. 

1953 год, д.Пинигино. Слева направо:  Вася Долгих, Саша Шиков, за ним – Толя Фирулёв, Витя Фирулёв

«Ладно. Всё. Иди. Я устала сильно», – прошептала мама и добавила: «Открой в моей тумбочке верхний ящичек и забери из него сладости, которые я тебе приготовила». Я вытер рукавом вельветовой толстовки на щеках слёзы и посмотрел на неё. Отвалив на подушке голову в сторону, мама лежала с закрытыми глазами и тихо, тихо стонала. Я поднялся с кровати и хотел было направиться на выход, но в этот момент послышался её голос: «Сыночка, не забудь взять сладости и поцелуй меня на прощание». Я вновь прижался к маме. Поцеловав её впалую щеку, достал из тумбочки бумажный объёмный кулёк и, низко опустив голову, пошёл на выход. На моё маленькое сердце давил тяжёлый камень, а из глаз ручьём текли слёзы. И хотя  детский несовершенный разум не мог ещё до конца понимать ту трагедию, которая стремительно приближалась к маме, – чувство страшной беды до краёв заполняло пространство моей неокрепшей души. Но даже в таком состоянии мне и в голову не приходила мысль, что мама, которую я безмерно обожаю, может оставить меня одного на этом свете, без своего тёплого взгляда, ласки и заботы. 

С грустными лицами и заплаканными глазами тётя Лиза и Маша встретили меня на улице. «Ну, что, повидался с мамонькой?» – спросила тётя Лиза и, не дожидаясь ответа, подняла меня на руки.

В Большое Пинигино мы вернулись затемно. А уже через неделю тётя Лиза и я вновь поехали в районный центр, чтобы забрать из больницы маму и перевести в дом её двойняшки – Евдокии. Тётя Лиза готова была увезти маму к себе, но врачи категорически запретили ей это, считая, что больная не выдержит и скончается прямо в дороге.

В доме тёти Евдокии мама прожила чуть больше недели. Она лежала в небольшой комнатке, прямо на проходе в горницу, и почти всё время пребывала в беспамятстве. В самые последние минуты её жизни, я, два двоюродных брата – Кузьма и Михаил и двоюродная сестра – Шура, которые были на пять и семь лет старше меня, сидели на печи, стоящей напротив её кровати, и постоянно плакали. Вернее, плакали братья и сестра, а я, не понимая всего происходящего, успокаивал их: «Не плачьте. Моя мама просто заснула. Скоро она поправится, и мы с ней уедем от вас к себе домой». Услыхав эти слова, братья и сестра ещё громче зарыдали, и я невольно присоединился к ним.

Мама умерла 26 февраля тихо, в забытьи. В последний путь от дома сестры-двойняшки до сельского кладбища гроб с её телом везли на санях, в которые была запряжена небольшая лохматая лошадь. Я сидел рядом с гробом и плакал. Остальные родственники и односельчане шли по санному пути следом. На улице стоял сильный мороз, и завывала метель, наметая высокие сугробы.

В тот же день, сразу после погребения и поминального обеда, тётя Лиза, дядя Коля, Иван Ефимович Чикирев – двоюродный брат мамы и я вернулись в деревню, в которой мне предстояло провести своё детство.

P.S. 

После той страшной трагедии прошло шестьдесят три года. Но прожитая жизнь и сложившаяся удачно судьба дают мне право считать, что, покинув бренный мир, мама не оставила меня с ним один на один. Её незримое присутствие во всех моих делах и поступках я ощущаю постоянно. И, может, кому-то покажется смешным, но я твёрдо верю в существование Ангелов-Хранителей.  

Деревенька моя
	Я помню тебя, деревенька моя, Когда ты просыпалась раньше солнца и дня. Мне было тогда всего только пять, И тайны твои предстояло познать.   Познать любовь к речушке малой, Умыть лицо водичкой талой, Скворцов услышать хор трескучий, Голубей своих загнать за тучи.    Верхом промчаться на верном Белогубке, Поднять клуб пыли в деревенском переулке, На «хромке» научиться «цыганочку» играть И в палисадниках чужих огурчики срывать.   Познать впервые сладость губ девичьих, Но не забыть при этом о приличьях. Вписать в строку красивые слова: «Всем ветеранам почесть и хвала!»   Познать осинки шепот нежный, Февраль буранистый и снежный, И льдом покрытый Яузяк, Друзей своих живых костяк   Прикрыв могучий крон листвою, Стоят берёзы над рекою. Шумит Пинигинский мой сад, За ним пылит колхозный склад.   Прошло, отпело, отцвело, Остыло, онемело, отлегло. В моей душе погас костёр, Из глаз исчез былой задор.   Но сердце помнит и грустит, Хоть тело ноет и хандрит. Так, значит, жив ещё во мне Уголёк любви к сибирской стороне!