– Валерий Александрович, немногим выпадает в жизни такая доля – быть строителем двух великих дорог ХХ века: Тюмень – Сургут – Уренгой и БАМа. Что это: удача или личный выбор?

– Полагаю, что совпадение того и другого. Кто из нас знает заранее, к чему приведет случай? В поезде, который вез нас, львовских новобранцев, в Капустин Яр Астраханской области – к месту службы – внезапно заболел. Молодой фельдшер перевел меня в штабной вагон, где я и познакомился с нашим будущим замполитом. Слово за слово – и моя автобиография у него на ладони: несостоявшийся студент-историк.

С поезда меня все-таки сняли на станции Морозовская Волгоградской области и увезли на полуторке в районную больницу. Сделали операцию: оказался банальный аппендицит, чуть не стоивший мне жизни. В часть добирался уже самостоятельно. Ближе к зиме замполит, видимо, запомнивший меня, предложил возглавить комсомольскую организацию вместо демобилизовавшегося молодежного вожака. Должность эта была офицерская. Прикинул: в части две с половиной тысячи комсомольцев, на год-два старше меня, восемнадцатилетнего. Чем смогу заинтересовать их, чтобы мне поверили? Ответ подсказала сама ситуация: досуг убогий, а энергия ребят бьет через край. Куда ее направить?

– И жизнь закипела?

– А по-другому и не могло быть. Я любил добиваться своего: сказывалось отцовское воспитание (офицерское): затеял дело – выполняй его наилучшим образом.

– А после армии – сразу же в Сибирь?

– Нет. Вернулся домой, во Львов. Пошел работать на завод им. Ленина монтажником. Условия труда – лучше не пожелаешь: тепло, уютно, светло, униформа – беленький халат, зарплата вровень с тогдашней инженерной – 125 рублей в месяц. Да и для души много радостей вокруг. Рядом с моим домом –  два театра: знаменитый оперный, не менее известный драматический им. Марии Заньковецкой. А памятников – архитектурных, исторических, культурных – не на порядок, а в 1000 раз больше. Так что – изучай, постигай! Не ты ли с детства мечтал стать историком? Не сбылось? Помешала четверка по любимому предмету? Ну влепил тебе ее за строптивость почемучки школьный преподаватель, перекрыв дорогу во Львовский университет, но ведь не навсегда же, если желание сильное…

– Не жизнь, а праздник, который всегда с тобой…

– Да, Львов таков.

– Тогда почему уехали? Вам всё же чего-то не хватало?

– Масштаба для общественной активности. В армии я почувствовал вкус к комсомольской работе, открывшей простор для самоутверждения, самореализации.  Городская размеренная жизнь стала меня тяготить. Я к своим друзьям: «А давайте-ка махнем на комсомольскую стройку! В горкоме комсомола нам предложили на выбор Московский метрополитен и дорогу Тюмень – Сургут. Мы остановились на второй и вчетвером укатили на Север, в Западную Сибирь.

– Троих оторвали  от довольно-таки устроенного быта. Вы разве в школе ходили в лидерах?

– Скорее – в нашем дворе. Со своими сверстниками, 1950 года рождения.  Не обладая ни физической силой, ни статью умел и не боялся давать сдачи уличным верховодам, что их еще больше распекало.

– Им хотелось доказать превосходство накачанных мышц?

– Разумеется. А мне – показать другую мощь.

– А в чем она?

– В убежденности. В умении обосновать свои намерения. В желании быть лучшим.

– Так вы еще и честолюбивы?

– А без честолюбия нет движения вперед, нет роста души. Я хорошие книжки в детстве читал. Помню, испытал сильнейшее потрясение от романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Он, как теперь понимаю, и помог сделать верный выбор: дорогу в Сибирь.

– Вернемся к ней. Вы как добирались в Тюмень?

– По Транссибу. Железкой. В управлении «Тюменьстройпуть» сразу же явились в отдел кадров, к начальнику – Петру Андреевичу Карпову. Он, оглядев нас, веселеньких, бодреньких, одетых с львовским шиком, решил: «Этих-то можно и подальше, на Север». И  направил нас в Мазурово, в СМП-269.

– В те самые мазуровские болотца?

– Туда, туда. На передний край – на укладку звеньев мы опоздали: рельсы уже лежали. От поселка километров на двадцать вперед. Пришлось подчищать «мелочовку»: убирать территорию, откосы подправлять.

– Оптимизма поубавилось?

– Когда человек приезжает на новое место, всегда выбирает одно из двух: либо самому приспособиться к предлагаемым условиям, либо их приспособить к себе.

– То есть изменить? И жить даже в окружении болот по-человечески?

– Примерно это я и сказал в дружеской беседе мазуровским ребятам, дав понять, что готов взяться за дело. А оно требовало не разового участия, а постоянной, непрерывной работы:  поезд большой, три разъезда, молодежи много. Избрали меня секретарем комсомольской организации, тоже освобожденным. Провел первое собрание, выслушал все пожелания, на их основе составил план. И стали его выполнять. Вместе с ребятами. Для новой футбольной команды закупили спортивную форму, для любителей музыки – инструменты. Прошло немного времени, и в поселке загремел оркестр. Чуть позже наша футбольная команда вышла в победители спортивных соревнований. Сначала на районных, а затем и областных состязаниях.

В канун 1973 года переехал в Тюмень: позвали работать в комсомольский штаб стройки «Тюмень – Сургут». Однако здесь бывал редко: пропадал на Салымском участке трассы. Он считался самым трудным и потому ударным на протяжении всего 1973 года. Это была моя территория ответственности. В декабре этого же года на 575-м километре и произошла забивка «серебряного» костыля. Вы помните, Люба? Событие, ставшее для строителей дороги одним из ярчайших в жизни.

– Такое не забывается. Мороз, сопровождаемый серебряным туманом. В его дымке – вертолет, только что спустившийся с небес. А в нем – волшебник! Борис Николаевич Полевой, главный редактор журнала «Юность», который шефствовал над трассой. Щеголеватый, в модном берете, с лукавой усмешкой, он быстро был окружен заиндевелыми монтерами пути.

– Не успел как следует отдох­нуть от салымского «серебра», как звонок из отдела кадров управления «Тюменьстройпуть». С неожиданной для меня вестью: я назначен заместителем начальника по быту и кадрам СМП-522, в Туртас.

– В неполных двадцать четыре года? Организатором, устроителем жизни целого таежного поселка численностью 3000 человек? Такая работа по плечу более опытному управленцу.

– Не забывайте: я попал в особый поезд – первый в стране комсомольско-молодежный. Жизнь в нем била ключом. Пафос труда, чрезвычайная активность и энтузиазм коллектива были на очень высоком уровне. А первые лица? Николай Доровских, начальник поезда; Владимир Лебедь, главный инженер – тоже молоды, энергичны, находчивы. Так что по возрасту я  пришелся как раз ко двору. Маловато хозяйственного опыта? Конечно, маловато. Но в такой атмосфере нужные навыки приобретаются быстрее. Через месяц мне уже удалось согласовать работу всех служб жизнеобеспечения поселка – водой, теплом, светом, продуктами.

– Кстати, о еде. Бывая частенько в СМП-522, подметила: там чуть ли не весь Советский Союз собрался. И украинцы, и белорусы, и молдаване, и сибиряки с юга Тюменской области. Наверняка готовили свои национальные блюда?

– Охотно! И сами трапезничали, и друзей угощали. Гостеприимством отличались хохлы и сибиряки. Первые не знали себе равных в наваристых, с сальцем и чесночком, борщах. Вторые – потчевали румяными шаньгами.

– Валерий Александрович, а ваш переезд на БАМ – дело случая?

– Нет, мечты. Ведь на укладку первых звеньев Тюмень–Сургут опоздал. И по  возрасту, и по обстоятельствам. А так хотелось все начать с первого колышка. В 1974 году, как вы помните, БАМ только разворачивался. Туда на помощь строителям будущей магистрали протяженностью свыше трех тысяч километров отправился первый тюменский десант с Севсиба. Возглавил его Владимир Михайлович Кривочуприн, бывший заместитель начальника «Тюменьстройпуть», а на БАМе назначенный управляющим трестом «Нижнеангарсктрансстрой». Вместе с ним уехали Валерий Фадеев, строивший еще Абалак–Тайшет, а на Тюмень – Сургуте  начальник комсомольского штаба стройки; комсомольско-молодежная бригада плотников Саши Рябкова в полном составе: все четырнадцать человек. Настойчиво звали меня. А как уехать от хорошего? Я к Туртасу  прикипел. Жилось и работалось в таежном поселке хорошо.

– У хорошего, Валерий Александрович, тоже есть «враг» – лучшее. А оно, знаете, и от корней отрывает.

– В жизни все гораздо сложнее. Наша троица, в лице Доровских, Лебедя и меня,  довольно слаженная, неожиданно распалась:  Николая Доровских перевели в Тюмень заместителем к Д.И. Коротчаеву. Вместо него в наш поезд пришел другой начальник, постарше прежнего и менее прогрессивный во взглядах: молодым руководителям он не очень-то доверял. Открытого конфликта не последовало, но напряжение в отношениях возникло. Мое положение усугублялось еще и «сверху»: заведующий отделом пропаганды Уватского райкома партии настойчиво приглашал к себе на работу инструктором.

– А с чего это вдруг?

– По существующей в строительно-монтажных поездах традиции заместитель начальника по быту и кадрам всегда избирался секретарем партийной организации. Я не был исключением: выбрали единогласно. А коль так, то приходилось общаться с комсомольцами и по этой линии. Их, видимо, привлекала моя манера общения – демократичная, открытая, без всяких наставлений. А главное – притягивала молодая энергия, обещающая комсомольцам перспективу социального роста. Когда они увидели, что зелененький по годам коммунист ладно справляется с бытовой суматохой,  не впадая в мелочные разборки, наверняка решили: раз он может, то чем мы хуже?

– Перемена в сознании повлияла на их поступки?

– Весьма ощутимо! Молодежь прямо-таки повалила в партию. Каждую неделю возил на прием в Уватский райком партии по два-три кандидата. Там, в отделе пропаганды, сделали свои выводы: такого секретаря парткома надо бы забрать к себе – развернется быстро. Меня же карьера кабинетного коммуниста нисколько не манила, а открыто отказаться от нее никак нельзя. Положение не из приятных. Выход подсказал мудрый Петр Андреевич Карпов, наш кадровик: «Валерий Александрович, пиши начальнику СМП-522  заявление по собственному желанию в связи с отъездом на БАМ. Он подпишет». И показал мне Постановление ЦК КПСС, повелевавшее беспрепятственно отпускать со службы всех, кто хочет трудиться на строительстве новой магистрали. Я последовал его совету, руки, как говорится, развязал и на вокзал – в дорогу, на БАМ, в Восточную Сибирь.

– Все ближе и ближе ко второй мечте –  начать великую стройку с первого колышка, и все дальше и дальше от школьной мечты – стать историком.

– Нет, я ей не изменил: в 1973 году поступил на исторический факультет Тюменского госуниверситета. Правда, на заочное отделение.

– А на БАМе вас сразу же по приезде избрали первым секретарем Северо-Байкальского РК ВЛКСМ?

– А кто меня знал во временном поселке, там, где река Тыя впадает в Байкал и где ленинградцы вскоре заложат новый город – Северобайкальск? Репутация же не «переезжает» вслед за человеком. На новом месте авторитет зарабатывается, что называется, с чистого листа.

– Тогда какими делами заполнялись первые страницы бамовской биографии?

– Самыми что ни на есть конкретными и необходимыми. За годы работы на Тюмень–Сургут был накоплен огромный опыт. И в первую очередь – бесценные знания и навыки, необходимые для формирования комсомольско-молодежных коллективов. Лучшие из них мы, тюменцы, старались внедрить и на БАМе.

– Например?

– Практику профессиональной подготовки  молодых строителей. Раньше они приезжали к нам, на Севсиб, разнорабочими. Без специальностей. Приходилось обу­чать на месте, что вело к потере времени, к отсеву и сказывалось на производительности.  Но в ходе прокладки дороги появился другой опыт, более плодотворный. Мы стали создавать комсомольские строительные отряды в тех городах, откуда они приезжали к нам. Жизнь подтвердила эффективность такого метода. Поэтому в Ленинградском обкоме комсомола к нам, работникам штаба ЦК ВЛКСМ на Бурятском участке магистрали, прислушались  и отправили в Северобайкальск отряд, не похожий на прежние. Он уже имел опыт совместной работы на стройках Ленинградской области. Более того, каждый из ребят отряда имел одну или две рабочие специальности, что, несомненно, помогало им быстрее освоиться в чрезвычайных бамовских условиях.

– А шефские связи с Прибалтийскими республиками вы устанавливали с этой же целью?

– Безусловно. На БАМе большой упор делался на темпы и качество труда. На самостоятельность и умение быстро принимать решения. А главное – на заинтересованность в успехе общего дела. А она требовала от каждого еще и ответственности не только за свой участок, но и за работу товарищей, которые нередко были удалены от них на сотни километров. Можно ли  было этого добиться без высокой квалификации, без мастерства?

– А близость Байкала сказывалась на поведении молодых?

–  Наш временный поселок был в чеканке, в украшениях из коры, обожженного дерева.

– Вот что значит священная красота!

– Но небезопасна! Однажды мы с моим другом  Алексеем Фроловым едва не утонули в Байкале, направляясь на казанках в Баргузинский заповедник. Еще одно мгновение…

– Не думай о минутах свысока?

– Вот именно. Роль мгновений в истории неоправданно занижена, как, впрочем, и в человеческой судьбе. Со своей будущей женой, Еленой, был знаком минут двадцать, однако они решили все.  Мы поженились. Прожили счастливо без малого тридцать лет. Из них двадцать отдали совместной работе – реставрационной и просветительской, связанной с историей древнерусского деревянного зодчества.

– Тема вашей дипломной работы тоже была посвящена ей?

– Нет. Я защищался по другой: «Комсомольско-молодежные коллективы и их роль в социалистическом соревновании».

– Чем же была вызвана столь резкая смена ваших исторических интересов?

– Я бы уточнил ваш вопрос: «Кем?» Судьба свела меня с уникальной личностью, Александром Викторовичем Ополовниковым, отцом моей жены. К моменту нашего знакомства он был уже доктором архитектуры, лауреатом Государственной премии СССР, почетным академиком Российской академии архитектуры. И крупнейшим специалистом-практиком в области реставрации памятников древнерусского деревянного зодчества. На его счету – пятьдесят памятников, возвращенных к жизни. Среди них такие шедевры, как ансамбль Кижского погоста, трехшатровый собор в Кеми. Успенская церковь в Кондопоге. Пылкий в своей профессиональной страсти, как юноша, и основательный, как мудрец, он вызвал глубокую любовь к дереву и у меня.

– Как я вас понимаю! Прочитав его книги, иными глазами взглянула на дерево. Да ведь оно – живее всех живых! И красиво как материал искусства: у ели – множество оттенков серебра, а у сосны – янтарно-солнечные переливы.

– А дом? Для нас это просто жилище. А он открыл в нем маленький космос, где каждая деталь исполнена символического значения. Потолок, например, по народным представлениям, это – небосвод, а поддерживающая его широкая балка – матица – млечный путь. А конь на крыше рубленого деревянного дома? Он – напоминание о бесконечном движении человеческой жизни, о необходимости выбора в ней своего пути.

– В 90-е годы минувшего века нам всем пришлось туго.  Где вы тогда работали?

– В Министерстве транспортного строительства, руководил отделом учебных заведений. Наша структура, как и многие в то время, не обещала «светлого будущего». А августовский путч 1991 года и вовсе лишил всяких надежд на лучшие перемены. Экономисты тогда ратовали за стабилизацию рубля. Я полагал, что, кроме спасения национальной валюты, необходимо еще и сохранение духовных ценностей. И прежде всего – семейных. За полвека Александр Викторович Ополовников собрал уникальный архив по памятникам деревянного зодчества, в том числе и по заполярным. Что делать с ним? Оставить потомкам,  не ведающим о их подлинном богатстве? Или заставить его работать на возрождение лучшего, что было в истории России и Сибири в частности. Мы выбрали второе, организовав совместную семейную фирму «ОПОЛО».

– А вам какая роль в ней отводилась?

– Организатора и вдохновителя, а если серьезно, то генерального директора.

– В новых экономических условиях, где порядочность и честное слово теряли смысл, это было рискованное, на мой взгляд, предприятие.

– А я, чтобы не «влипнуть», заранее к нему подготовился: закончил два специальных курса. Один  назывался «Организация и управление коммерческими фирмами». Другой – «Бухгалтерский учет». В 1992 году, весной, отправившись в командировку по Тюменской области, за­ехал в Салехард. Встретился с первым послесоветским губернатором Ямало-Ненецкого округа Львом Сергеевичем Баяндиным, знакомым по совместной работе в объединении «Уренгойнефтегазгеология». Рассказал ему о нашей фирме, ее потенциале, в том числе и реставрационном. Он вдохновился и быстро перешел к делу: «У нас грядет юбилей – 400-летие Салехарда. Собираемся восставить к нему исторический облик города. Да вот проблема: ни реставраторов, ни реставрационной мастерской нет. Возьметесь?» Так редко бывает: удача сама нашла нас.

– Вы ею воспользовались?

– В полной мере. В Салехарде мы работали пять лет: с 1992 по 1997 годы. Восстановили старинную башню Обдорского острога на площади Речного вокзала, ее историческом месте. А также – часовню на старом кладбище, которую освятили в честь равноапостольного князя Владимира, крестившего Русь, и в память о Владимире Деомидовиче Арте­еве, истинном патриоте города и нашем помощнике. Его не стало 6 октября 1993 года, а через год с небольшим, в декабре 1994-го, умер и Александр Викторович.

– И реставрационные работы пришлось свернуть?

– Да вы что! Наша ответственность перед его памятью и делом, которому он служил всю жизнь, возросла вдвойне. Львиную долю его обязанностей взяла на себя Елена, кандидат архитектуры. Кроме того, постоянно вела дневник, отражающий во всех деталях и событиях жизнь фирмы в Салехарде, ход реставрационных работ. Мне же, создававшему условия для истории или по-другому, организатору и вдохновителю всех дел, приходилось обеспечивать деревом две бригады плотников, восстанавливающих исторический облик Салехарда по эскизам Александра Викторовича.  Вдобавок налаживать труд казаков и местных жителей, вызвавшихся нам помогать.

– Деятельность вашей фирмы в Салехарде полно и ярко запечатлена  в замечательной книге «Древний Обдорск и заполярные города-легенды», которая к тому же вернула сибирякам память о их далеких предках, основавших древние города на стылых берегах Ледовитого океана.

– Это  совместная работа и отца, и дочери Ополовниковых. Увы, она вышла в свет только в 1998 году, после ухода Александра Викторовича.

– На книжных ярмарках, в том числе и международных, мне посчастливилось увидеть еще пять книг по древнерусскому деревянному зодчеству, написанных Еленой Александровной самостоятельно. Она продолжила семейную традицию?

– Писатель Н. Лесков выделял два типа благородства. Первый – подвиг на минуту. Второй – подвижничество на всю жизнь. С этой точки зрения она, как и отец, была истовой подвижницей.

– В которой неожиданно проснулось литературное дарование?

– Это  неслучайно. Ей, как и мне, когда-то в школе поставили четверку по любимому предмету – русской словесности, закрыв прямой путь на филфак Московского университета.

– Зато окольная дорога – архитектурная – привела к мечте.

– Так и случилось. И в этом мы тоже совпали.

– Да, окольные пути похожи на костры жизни. В них либо сгорают, либо закаляются, как сталь, наши мечты. Если они…

– Настоящие.