Портрет В.А. Игошева

Более 250 произведений мастера хранятся в музеях России – Государственной Третьяковской галерее, Русском музее, Екатеринбургском музее изобразительных искусств. Картины Владимира Игошева можно встретить в музеях и частных коллекциях Австрии, Англии, Аргентины, Бельгии, Венгрии, Германии, Голландии, Италии, Канады, Словакии, Франции, Финляндии, Чехии, Югославии, Японии... Но больше всего  художник гордился северным циклом картин, собранном в Ханты-Мансийске.

Дом-музей В.А. Игошева

В Югру Владимир Игошев влюбился раз и навсегда. Необъяснимо и страстно. Но разве любовь можно объяснить? Художник не мог. А его картины северного цикла, находящиеся в Ханты-Мансийске, в музее Мастера, раскрывают нам тайны этой привязанности. Стоит только вглядеться.

От увиденного обалдел

Я листаю каталог работы Владимира Игошева, который художник подарил в одну из наших встреч в его мастерской на Таганке в Москве. На титульном листе мастер размашисто вывел: «Будете в Ханты-Мансийске – заходите в мой Дом. Югра Вас обнимет».

Он, конечно же, имел ввиду только что тогда открывшийся Дом-музей художника в Ханты-Мансийске. Сам уже не мог навещать Югру, но все мысли его были там, на Севере.

Портрет оленевода В.П. Хатанзеева

В Югру художник попал в 1954 году. К этому времени Игошев уже был членом Союза художников РСФСР, закончил Суриковский институт и жил с семьёй в Свердловске. Всё складывалось вроде бы благополучно. Много работал – натюрморты, пейзажи. Написал серию портретов металлургов и машиностроителей. На Уралмаше ему даже выдали пропуск – так много времени художник проводил в цехах. Но не было кого-то душевного трепета. Как будто бы всё не его. Картина «Под землёй. Метростроевцы», над которой он работал три года, начальству не понравилась. «У вас бурлаки какие-то. А время у нас другое». И картина 20 лет пролежала в мастерской.

Но, к счастью, все в его творческой судьбе переменилось. Художник вовремя вспомнил рассказы старшей сестры про то, как она ещё до войны в Ивделе встречала приезжающих туда северных людей – манси. У них, говорила она, всё особенное: и одежда, и оленьи упряжки, и собаки. «Обязательно, Володя, съезди к ним, посмотри, как они живут».

На стойбище.

«Так я решил поехать в глухую тайгу за новыми впечатлениями, – рассказывал мне Владимир Александрович, – Около месяца я прожил в ваших краях – в Суеватпауле, на стойбище Степана Николаевича Курикова. От увиденного – употреблю, может быть, грубое слово, я обалдел. Мне казалось, что я попал в другое измерение: может, в прошлый век, может, в позапрошлый. Сейчас уже не встретишь мужчину-манси с косичками, да ещё с вплетенными в них разноцветными ленточками, а я застал. Я видел женщин в красивых национальных одеждах, прячущих своё лицо. Это были открытые, в чём-то наивные, добрейшие люди. Мне было всё интересно – как оленей пасут, как рыбу ловят, как с детьми обходятся. Няксимволь, Саранпауль, Суеватпауль... – куда только меня ни заносило!» 

Этюдник и краски на местных жителей произвели неизгладимое впечатление. Что такое фотоаппарат манси знали и могли представить, что с его помощью можно достичь сходства на фотокарточке. Но как с помощью кисти и красок художник добивается «похожести», решительно не понимали. Дети сначала стеснялись, а потом стайкой приходили к художнику, как они говорили, «рисоваться». Игошев угощал их конфетами, и они готовы были часами позировать.

«Озорница»

У Игошева было много персональных выставок в разных странах. Особенно его полюбили в Японии за детские портреты. Но сам он чаще вспоминал выставку в Няксимволе в 1974 году. «И старики, и дети так радовались, узнав в моих портретах своих родственников, знакомых. Оленеводы и охотники приезжали из отдаленных стойбищ и подолгу задерживались у картин... Это признание людей, впервые оказавшихся на вернисаже, дорогого стоит» – говорил он. Игошев делал всегда много портретов детей и стариков. Начало жизни и ее итог. Озорство и открытость миру – в детских портретах. И какое-то сокровенное знание жизни, то, что мы зовем мудростью, – в просветленных лицах стариков. Смотришь на картины «Старая манси из Щекурьи» или « Оленевод Тасманов», и понимаешь: осень жизни имеет свою прелесть. Владимир Александрович  говорил: «Только к старости понимаешь, как мимолётна жизнь. Старость сжимает человека, и многие его идеи остаются нереализованными. Человек ведь изнашивается».

«Оленевод Тасманов»

Последний народный Советского Союза 

Художник, пока мог, ходил в мастерскую. Жалел, что здоровье не позволяет навестить югорский край. Раны, полученные под Сталинградом, давали о себе знать. Но он не жаловался: такой характер. Даже в войну перед атакой брал в руки карандаш и делал наброски. Под Сталинградом Игошев был серьезно ранен, несколько месяцев провел в госпитале. А когда приехал в Уфу, ему сказали: готовим твою первую персональную выставку из военных рисунков. Художнику было 23 года. Вскоре его приняли в Союз художников РСФСР. Народным художником СССР стал незадолго до распада Советского Союза – в 1991 году. «Чуть позже звание «народной артистки СССР» было присвоено Алле Пугачёвой, после чего Союз распался, – рассказывал Владимир Александрович, – Так мы с Пугачевой оказались последними «народными» Советского Союза». 

Рисунок с фронта

Игошев родился на Южном Урале. Для него, объехавшего полмира, не было места  красивее Игошевского хутора: там будущий художник провел детские годы. Семья крепко стояла на ногах, жила в достатке. Хозяйство держали немаленькое – лошади, коровы, овцы, куры, гуси. Но наступил 1929-й – год великого перелома, а с ним репрессии, раскулачивание. Семья, чтобы спастись, вынуждена была уехать в Верхнюю Туру. Спустя годы художник решил навестить родной хутор. Но там он увидел лишь полынь да бурьян. Всю жизнь Игошев будет вспоминать, как на хуторе его детства долгими зимними вечерами отец читал Пушкина, Некрасова, Тютчева, Никитина… В праздники пели песни, девушки водили хороводы. Владимир Александрович не только хорошо знал поэзию, он сам писал трогательные стихи. Дружил с Василием Беловым. Был восхищён творчеством Шолохова и многие его работы были выполнены в станице Вёшенской. Владимир Александрович благоговел перед чужим талантом видеть, подмечать, чувствовать. Он и сам был наделён в полной мере этим даром.

Он был моим учителем

Он трудно расставался с собственными работами, говорил, что с картинами за время работы сживается. «Я радуюсь, если они попадают с выставок в музеи, картинные галереи. И не люблю, когда их судьбой начинают распоряжаться безответственные, непрофессиональные галерейщики. Они ездят по всей России и скупают практически бесплатно замечательные работы провинциальных художников», – говорил Владимир Александрович. Однажды ему сказали, что его работа продается в одной из галерей. «Я приехал туда и стал интересоваться картиной. Узнал, что она когда-то находилась в картинной галерее сельского клуба где-то в Нижегородской области. Совхоз распался, и от галереи тоже постарались избавиться. Так картина «Конный двор» оказалась снова в Москве, я ее выкупил. Подумал: вдруг она попадет в какой-нибудь клуб, и там об нее будут окурки гасить. От этих мыслей становится как-то не по себе».
Владимир Александрович признавался: приходилось много работать на заказ. «Однажды заказали даже портрет Брежнева. Вызвали в горком партии, сказали, что надо написать картину "Л.И. Брежнев с рабочими ЗИЛа. Сказали: у Леонида Ильича нет времени, чтобы позировать, поэтому над образом придется работать по фотографиям.
И еще помню, такой аргумент привели: «Ленин тоже не может позировать, но его портреты пишут» Я ходил на ЗИЛ, как на работу. Картину подарили Брежневу, а он передал в музей имени Ленина и я, признаться, про нее забыл».

Но судьба северного цикла картин его волновала. Я как-то спросила: как чувствует себя человек, которому при жизни открыли музей?

Владимир Александрович тогда грустно улыбнулся: «У меня радость на душе, ведь сколько провинциальных, не менее одаренных художников, которых отвергла Москва, при жизни так не получили признания. А у меня есть Дом, в котором живут мои картины. Дом, который открыт для каждого».

Ольга Буксина