Заслуженный артист России, композитор Юрий Клепалов, недавно отметивший свое 75-летие, восхищает своих  зрителей  виртуозностью таланта балалаечника. Но мало кто знает, что Юрия Михайлович занимается и литературным творчеством. Недавно он издал книгу «Еще не отшелестели листья…», включив в нее свои рассказы. Сегодня мы знакомим читателей с одним из них.

ЕЩЁ НЕ ОТШЕЛЕСТЕЛИ И НЕ ОПАЛИ ЛИСТЬЯ…

Рассказ

Еще не отшелестели и не опали листья, не отхлестались ручьями осенние дожди. Еще жара упорно сопротивлялась наступающей прохладе с запахами осенней травы. Еще не успели дома, обласканные вечерними лучами бабьего лета, окраситься в нежно-розовый цвет, волнующий память о щемящей юности. Еще Москва продолжала задыхаться от тяжелого дыхания летней жары, с ее скрежетом и скрипами, смогом городских труб… По одной из шумных улиц Москвы, затерявшись в пестрой толпе, торопливо шел молодой человек. Он завернул за угол дома, вошел в подъезд, позвонил в квартиру. За дверью было тихо. Позвонил еще раз, и через некоторое время за дверью послышалось: 

– Кто там? 

– Я к Игорю Анатольевичу. Он ведь здесь живет? 

– А что, собственно, вам надо? – напряженно спросили за дверью. 

– Мы договорились встретиться, – стараясь говорить спокойно, ответил молодой человек. 

– Его пока нет, – продолжал голос за дверью. 

– Но он назначил мне встречу! – настаивал гость. 

Неторопливо лязгнул замок, дверь немного приоткрылась, и через образовавшуюся щель он увидел мужчину лет сорока с одутловатым лицом. 

– Сосед я, – ворчливо продолжал тот. Сторожу его хозяйство от непрошеных гостей, ходят нынче всякие. Он у нас многолюдный… Как-никак, кинорежиссер все-таки, вот и топчет народ к нему тропу… Кого тут только нет, – махнул он лениво рукой. – Чего стоим? Проходи… Видно, молодой еще, стеснительный… Нет его пока, проходи на кухню. 

Молодой человек присел на табуретку у небольшого стола. 

– Это что у тебя? – спросил сосед, показывая на футляр в руках у молодого человека. 

– Это… это… – не успел ответить тот, как вдруг из соседней комнаты послышался громкий крикливый голос: 

– Эй, Иван, кто там пришел? 

– Не обращай внимания, это моя жена Валька. 

И тут же ворчливо ответил: 

– Да какой-то гость молодой, и, наверно, с подарком. 

На кухню вбежала растрепанная женщина. 

– Он у меня пьяница, не слушайте его, – закричала она. – Он две реки выпил, а может, и море! Ко всем пристает, надоедливый, зараза. Вот к режиссеру народ порядочный ходит, и артисточки, и музыканты. Так он у них, этот вселенский вымогатель, все выпросит – дай, да и только. Паразит такой, тараканья смута… Всю мою душеньку вымотал. 

И махнула рукой перед его лицом, словно подтверждая свою правоту. 

– И матом его крыла, и била. Говорю: «Иди хоть что–то делай!». А он от этого зеленого змея отвязаться не может. Алкоголик конченый, да и только! 

От такой неожиданной сцены молодой человек оторопел. Высокий потолок небольшой кухни явно действовал на соседа раздражающим глубоким купольным резонансом, усиливая негодование жены. 

– Раньше где он только ни работал, везде хвалили, – продолжала она. – И столяром, и слесарем, и мастером на стройке. Все говорят – золотые руки. Вот несколько лет назад сделал ремонт квартиры и большого начальника, так тот, как на всемирную выставку, всех своих друзей-начальников водил. Какая там лепнина на потолках – до сих пор специалисты заглядывают, восхищаются. А как началась эта дурная перестройка, всё забросил, в пьянку с головой ушел. Замучила она его. И что ему надо, не понимаю… 

Молодой человек отключился от ругани хозяйки, лишь где-то вдалеке слышались для него непонятные и трудно различимые звуки ее голоса. Он думал, скоро ли придет Игорь Анатольевич и когда же закончится эта сцена. Мысленно прокручивал встречу с режиссером, думал, какие планы они будут с ним строить. Женщина продолжала говорить, размахивала руками и стучала кулаком по столу. Иван неподвижно сидел, закрыв глаза, думал о своем и терпеливо ждал, когда она выдохнется. Наконец, хозяйка прервала свою «проповедь» и убежала в комнату. Молодой человек очнулся, когда Иван спросил: 

– Так ты зачем пришел-то, и что у тебя в чемодане? 

– Это не чемодан, а футляр, а там балалайка, – ответил он, подвигая ближе к себе инструмент. 

– Слушай, это не ты ли играл нашему режиссеру месяца два назад? Правда, я тебя не видел, а Валька как услышала, что через стенку кто–то играет, стащила меня с дивана – и в коридор: слушай! Я будто приклеился к двери, так заслушался, что жена с трудом обратно увела… Балалайка тихонько играла, а душу всю перевернула, родное что-то почудилось. Не могу забыть ее, и телевизор чертов теперь смотреть не хочется – тошнит от него. 

И Валька после этой балалайки какая-то другая стала, пироги вдруг начала печь, в доме веселее сделалось. Вспомнили молодость, словно только поженились. 

Только ненадолго это оказалось… Через неделю Валька с работы пришла нервная, дерганая, будто ее кто подменил, ну и я … сорвался, конечно. Так и пошло-поехало, возьми ее в кирпич. 

Иван нервно достал папиросу и сильно затянулся. 

– Вот ежели бы балалайку каждый день слушать, то, наверно, жизнь другая была, и наладилось бы все потихоньку… А ну-ка братишка, что сидишь, достань балалайку-то! 

Жадным взглядом Иван впился в инструмент. В глазах мелькнула живая искорка, лицо посветлело. 

– Сыграй, – почти потребовал он, люблю балалайку, дед мой еще играл, да как!.. Вот и вспомню всех… 

Тихо зазвучала балалайка. С волнением следил Иван, как музыкант извлекает звуки из маленького инструмента – почти детской игрушки. Он чуть приподнялся, весь как будто вытянулся навстречу этим звукам, облокотился на стол… Потом присел, обхватив голову руками, закрыл глаза… Звуки продолжали литься, наполняя комнату. Слушатель не двигался и, казалось, не дышал, боясь прервать игру музыканта… 

Неожиданно дверь распахнулась, на кухню влетела жена. Она размахивала руками, громко ругаясь, и вдруг замерла на месте, замолчала и тихо села за стол… 

Балалаечник продолжал играть. Звуки родного инструмента пронизывали каждую частицу воздуха неотразимой силой нежного звучания, создавая кружева, сплетенные мелодическими интонациями, согревая и украшая комнату. 

Лицо женщины преобразилось, теперь оно выражало покой и умиротворение. Но вот в музыке стало нарастать напряжение, и на лице появилось волнение, беспокойство… Мелодия опять стала нежной и тихой, и лицо осветилось лаской, она нежно взглянула на мужа… Волнение окрасило лицо молодым румянцем, солнечный луч, пробившийся через окно, заиграл на влажной щеке. 

Музыкант все играл и играл, и казалось, что идет между супругами невидимый душевный разговор. Мелодия продолжала наполнять комнату новым и сильным звучанием, стены комнаты как будто раздвигались и исчезали, все вокруг объединилось одной волнующей судьбой. 

Вдохновляясь, музыкант, начал импровизировать все более тонкими и разнообразными оттенками чувств. Мелодия лилась, незаметно превращаясь в большую реку с множеством светлых и чистых родников, в бескрайнем пространстве русской природы. 

Три струны, объединившись в один аккорд, в одно звучание, словно оркестр под неистовым жестом дирижера, держали самую высокую ноту. Напряжение стало максимальным. Казалось, что не инструмент, который наполнял мощными звуками комнату, а какая-то невидимая сила держит душу слушателей и сотрясает ее… 

Иван сидел, обхватив голову руками, тело его дрожало. Неожиданно он встряхнул головой, как бы сбрасывая что-то, и стал отчаянно ею трясти. Глаза были закрыты, слезы текли по щекам. В глазах жены показался испуг и сострадание. На мгновение Иван застыл, потом поднялся, сложив руки на груди, словно перед причастием. Не открывая глаз, что-то шептал… 

Музыка творила чудеса. То постепенно угасала, то неожиданно взрывалась мощными аккордами под сильной рукой невидимого дирижера. Балалаечник с инструментом как бы растворялся в звуках, незримо исчезая из комнаты, в которой дышали написанные вдохновением художника прекрасные звуковые полотна… 

Застывшие от напряжения глаза Вали глядели на мужа. Он, повинуясь затаенной силе мелодии, сел, обхватив голову руками, тихо что-то прошептал. Жена невольно повторила движение его губ, пытаясь уловить слова. Мелодия лилась нежно и ласково. Солнце своими лучами играло на лице жены, подчеркивало порозовевшие щеки, слегка сглаживая морщины. Иван закрыл ладонями глаза, тело его напряглось, он опять задрожал, из-под ладоней стали слышны едва различимые слова, похожие на молитву… 

– Милая моя деревня, милый мой дом, милая моя речка… 

Влага крупными каплями стекала по рукам. Иван глубоко вздохнул. 

– Простите меня… простите вы меня, – вытирая слезы, говорил он. – Прости меня, лес, прости меня, трава, простите вы меня, мои просторы родные... 

Музыка стала еще тише и пронзительнее, вымывая из сердца, словно из камня, накопившуюся твердость. 

– Простите вы меня, моя милая старенькая мама, прости меня, отец… простите… простите… простите. 

Постепенно слова стали угасать в тихой мелодии музыканта… Валя широко открыла глаза, рот округлился. Она еще не верила, только по губам мужа продолжала слышать слова: «Прости… прости…». Лицо Ивана было залито влагой, глаза закрыты. Она никогда не видела его таким. Слезы выступили у нее на глазах. Цепко держась за край стола, она каким-то неизвестным чувством понимала, о чем он говорит. В ней снова ожила женская нежность и любовь, затерявшаяся в лабиринте жизненных проблем и в неустроенности души, из-за которых она едва не потеряла дорогого человека. 

Музыка не исчезала, а летела как бы стороной, зацепляя своими тонкими вязальными крючками все то, что вызывает память о близком и родном. Валя приподнялась, оторвала руку от края стола и протянула ее к Ивану. Ей хотелось дотронуться до него, приласкать… 

Неожиданно раздался стук в дверь. Музыкант резко остановил игру. 

– А… вот ты где… Прошу зайти ко мне, прости, что задержался. На Мосфильме, была приемка фильма, уйти не удалось. Так что извини, пожалуйста… 

В комнате режиссер, продолжая играть ключами, говорил: 

– Дела, видишь ли, на студии. Я вот подумал о новой картине и о сценарии. Значит, это будет… 

Музыкант сидел в кресле, все еще держа в руках балалайку, и невнимательно слушал, рассеянно разглядывая приклеенные на стене над письменным столом разноцветные бумажки. 

– А ты вообще неплохо звучишь. Сейчас я случайно услышал твою игру на улице, из окна дома. Приятно… приятно… 

Вдруг зазвонил телефон, и режиссер переключился на него. О чем он беседовал, музыкант плохо различал. Он все еще находился в плену музыки. 

– Ты знаешь, я тут договорился, – обратился режиссер снова к молодому человеку, снимая записку с зеркала, и, прочитав ее, кисло поморщился. – Жене надо деньги отдать. 

Не меняя выражения на лице, он стал ей срочно звонить. 

Музыкант снова постарался собраться с мыслями, однако смотрел на говорящего по телефону режиссера, который яростно жестикулировал, через какую-то пелену. Комната превращалась в длинный пенал, и где-то далеко он смутно видел человека, говорящего, ходящего по комнате, срывающего записки то с зеркала, то со шкафа. В глубине сознания продолжала звучать музыка. 

Режиссер, все еще размахивая руками, опять обратился к сидевшему молодому человеку: 

– Я хочу, я напишу сценарий, где будет балалайка главной действующей темой, – вдруг четко расслышал молодой человек. Это вернуло его к действительности. Он хотел включиться в беседу, но тут снова зазвонил телефон. Режиссер резко схватил трубку и стал постепенно исчезать из поля зрения. 

– Я ей все отдал, всю зарплату! – кричал он в трубку. 

Эти слова эхом прокатились в сознании музыканта. Неожиданно он увидел себя на кухне, увидел удивленные глаза Вали, стол, за которым сидел Иван. Музыка, как ветер среди скал, жгла его душу, заставляла все заново пережить с особой остротой чувств. Подступила мысль: «Надо срочно выйти из этой душной комнаты, от этого суетливого кричащего человека с его мелкими вечными бытовыми проблемами». 

Молодой человек встал и незаметно выскользнул из комнаты, держа инструмент. Через минуту он оказался на улице, глубоко вдохнул грудью свежего воздуха и пошел неторопливо к небольшому скверику напротив. Слезы неожиданно навернулись на глаза. Сквозь них он увидел Вальку, ее руку, протягивающуюся к мужу, ее глаза… 

Музыкант сел на скамейку, задумался. Подул ветерок, собрал пожелтевшие листья, весело разнес их по зеленому ковру. Один лист упал ему на колени, музыкант в задумчивости его разгладил. Мимо с шумом пролетали машины. Он поднял глаза и увидел церковь. У него перехватило дыхание: вот чудо так чудо! Купол церкви играл золотом на солнце, благодатное сияние исходило от него. 

– Надо в церковь ходить, – подумал он. – Наверно, Иван с Валькой в церковь не ходят… И, положив руку на футляр с инструментом, прижал его еще ближе к себе, думая о музыке, сотворившей чудо… 

Через много лет уже немолодой музыкант проездом после командировки оказался у знакомого сквера. Его потянуло туда зайти. Вот и старая скамейка, и дом напротив. У него новомодный фасад, и, наверно, никто из прежних хозяев там уже не живет. 

Только окно на втором этаже не изменилось. Ясно вспомнилась встреча с режиссером, обманутые надежды. Кухня с Иваном и его крикливой женой Валькой, где всех объединила и взволновала музыка… Хотелось вернуться туда, снова пережить чувство понимания друг друга, пережить страдание и исповедальные муки над суетой бытия, сродниться в печали и в светлой радости, словно в молитве. Защититься. Ощутить чужих людей как свою семью. 

Юрий КЛЕПАЛОВ, Заслуженный артист России