На дворе стояла поздняя осень 1936 года. «Катерина, сегодня к нам приедут гости из Студёной, так ты далеко-то не уходи из дома», – предупредила мать младшую дочь. «А причём здесь я? Они ведь не ко мне приедут», – удивилась высокая, стройная, русоволосая, с открытыми голубыми глазами на белом лице девушка. «Как раз к тебе», – хихикнула старшая сестра Харитина и добавила: «Сватать тебя будут за молчуна студёновского». «За какого ещё молчуна? Я не собираюсь пока замуж выходить»,–  покрывшись пятнами румянца, смутилась девушка. «Ты-то, может, и не собираешься, да пора пришла. Тебе уже ноне двадцать шесть годков исполнилось. Не оглянешься, и тридцать стукнет. Кому ты тогда нужна будешь? Разве только Семёну безрукому, да и тот может заартачиться. Девок-то в нашей деревне хоть пруд пруди». «Ну, скажете тоже, маманя. Катерина наша красавица, каких в округе не найти, а Вы ей Сеньку – инвалида пророчите. Самый лучший парень в нашей деревне готов на ней жениться, да только они её не очень-то интересуют», – заступилась за сестру Харитина, которая два года назад связала свою судьбу с машинистом паровоза и перебралась жить в посёлок железнодорожников. «Ну ладно, хватит лясы точить, пора в доме прибраться и себя привести в порядок. Гости к обеду обещались прибыть», – спохватилась Анна Карповна и пошла на кухню.

«Слышь, Харитина, ты что знаешь, за кого меня тятя с маманей собираются замуж отдать?» – немного успокоившись, спросила Катя. «Сама не видела, а вот Зинка Суздальцева знакома с ним. Они даже родственники какие-то между собой. Ноне зимой в гости с родителями ездила в Студёную, там и познакомилась. Говорит: «Хоть парень и видный, но молчун. Сидит, за столом, словно в рот воды набрал. Слова из него не вытянешь». «Так это, значит, Зинкины родители надоумили своих родственников из Студёной меня невесткой своей сделать? Зря старались. Не получится из этого у них ничего. Я сама решу, за кого мне замуж выходить», – заявила Катерина и, взяв коромысло с вёдрами, пошла на колодец. 

Небольшая лохматая лошадь, запряженная в розвальни, остановилась у ворот ограды уже после полудня. Заметив в окно прибывших, Селивёрстов Архип Андреевич, хозяин семейства, накинул на плечи овчинный полушубок и вышел к ним навстречу.                           

В просторную прихожую дома, кроме хозяина, вошли четверо и, важно поздоровавшись, стали снимать с себя верхнюю одежду. Сёстры сидели в горнице на деревянной скамейке, стоящей вдоль русской печки и через открытые двухстворчатые дверки старались рассмотреть незнакомые лица. Но сделать это им не удавалось. И только после того, как по приглашению хозяина дома гости стали перемещаться в горницу и усаживаться на стульях вокруг стола, Катя, наконец, смогла боковым зрением оценить, насколько это можно было сделать, внешний вид претендента на её руку. «Медведь! Головой почти до потолка достаёт. Да и в плечах сажень будет, не меньше», – пронеслось в голове девушки. А когда «жених» сел на стул и, положив огромные ладони на колени, взглянул в её сторону, девушка словно обомлела. На широком, почти неподвижном и строгом лице она заметила рябь рыжих конопушек и вздёрнутый вверх нос. «Нашли мне тоже жениха! Да я с ним от скуки помру. А если дети в него пойдут?»–  запротестовало внутри всё. 

«Так вот, значит, с чем мы к вам пожаловали, уважаемые хозяева», – начала монолог полная и ещё не старая брюнетка – сваха. «Прослышала я, что в своём доме вы красавицу – дочь  взаперти держите и худому глазу боитесь показать, чтобы он не сглазил её. А в нашем доме защитник достойный вырос и готов вашу дочь оберегать от всех напастей и обид. Поэтому приехала просить отдать её невесткой в дружное и трудолюбивое семейство Стрельцова Иллариона Павловича. Будет жить и не тужить ваша лебёдушка с добрым молодцом Степаном – сыном ихним».  «Неожиданно это как-то, гости дорогие. Парень-то он вроде справный, да вот нрав у него каков, нам не ведомо. Может, вместо охраны и защиты, сам побивать нашу Катеньку будет, а то и изменять станет», – ответил Архип Андреевич и посмотрел на отца жениха, коренастого, с окладистой бородой – Иллариона Павловича. «В нашем роду двоеженцев не было и не будет. Женился – ща! Остепенись и всего себя семье отдавай. И жён у нас отродясь даже пальцем никто не трогал. Не мужицкое это дело – на бабу руку поднимать», – как бы оправдываясь, произнёс тот.  «Это хорошо, коды так. Но только и у детушек наших спросить надобно: готовы ли они свои судьбы во единую свести», – предложил Архип Андреевич. «Так, не возражаю. Пусть поговорят наедине, а потом уж и окончательный ответ дадут», – согласился Илларион Павлович. 

Слево направо:  сидят Илларион Павлович и Николай Павлович Стрельцовы, 1916 год

Катя, сидевшая тихо до этих слов с низко опущенной головой,  вдруг резко вскочила на ноги, и, не одеваясь, выбежала из дома. Ей было невыносимо жарко от стыда и понимания безысходности своего положения. Перечить своим родителям в их семье не принято было. Но и согласиться с решением родителей она не готова была. «Разве можно выходить замуж за какого-то незнакомого человека? Смогу ли я прожить с ним всю жизнь? Неужели подождать нельзя с моим замужеством? Ну, не лежит у меня ни к кому из парней пока душа. Может, и появится такой человек, которому я своё сердце готова буду навсегда отдать»,–  сверлили мысли сознание девушки.

Занятая этими рассуждениями, Катя не услышала, как сзади подошёл Степан и остановился рядом. «Не переживай так. Если не нравлюсь, то и насиловать себя не надо», – тихим, мягким голосом произнёс он, от которого девушке вдруг стало спокойно и легко. Катя повернулась к молодому мужчине и подняла голову. На неё смотрели зелёные, как бирюза, глаза, излучающие тепло и уверенность. А ещё она заметила улыбку – добрую, слегка наивную и по-детски искреннюю, совсем не соответствующую его внешнему суровому виду. 

«Зачем твоим родителям именно я нужна в снохах?» –  осмелев, спросила девушка. «Не знаю. Наверное, потому, что вашу семью порядочной и трудолюбивой считают», – неуверенно ответил Степан. «Кто считает?» «Наши родственники – Суздальцевы, которые живут в вашей деревне». «И тебе именно такая нужна? Порядочная и трудолюбивая?» – улыбнулась Катя. «Как же по-другому? Хозяйка дома и должна быть такой». «Большой и добрый ребёнок!» – подумала Катя и тихо сказала: «Пойдём в дом. Там уже, наверное, нас потеряли».  

А вскоре состоялись скромная свадьба с тайным венчанием, и переезд Кати со своим приданым в большой дом родителей мужа, в котором, кроме Степана, жили ещё его младшие сестра Мария и брат Дмитрий.  Прошло несколько месяцев семейной жизни, и Катерина уже с ужасом думала о том, что могла отвергнуть Степана и пройти мимо своего счастья. Она его боготворила, а он души не чаял в ней. Катерина быстро привыкла к немногословности мужа, так как слова он заменял действиями и поступками, говорящими о его отношении к ней больше, чем словесная мишура, не стоящая ничего. 

Весной 1938 года у молодожёнов на свет появилась дочка, которую свекровь предложила назвать Таей. Спорить никто не стал, так основная нагрузка по воспитанию и присмотру за девочкой легла именно на бабушку – Кристинью Кузьминичну. Степан день и ночь трудился в колхозе бригадиром полеводческой бригады, а Катя была телятницей на животноводческой ферме и по двенадцать часов в сутки пропадала там.

Отец боготворил маленькое создание. Однажды, в середине мая, Степан принёс небольшой отросток тополя, и вместе с Катериной посадили его в углу палисадника, напротив кухонного окна. «Пусть растёт вместе с нашей дочкой», – пояснил он свой поступок.

Тае ещё и два года не исполнилось, как в декабре 1939-го семья пополнилась мальчиком. Степан был на седьмом небе от счастья. А дед Илларион на радостях даже отделил им в доме горницу и кухню. По настоянию Степана, сына назвали Гена.

Екатерина не нарадовалась на свою жизнь. Ещё бы! Иметь такого мужа, как у неё, не каждой женщине дано. Вроде и поженились случайно, а сердца и души сроднились так, что никакими испытаниями и бедствиями их не разрушить. И хоть не говорил Степан никогда про любовь, Катерина всем своим женским разумом чувствовала это. За всё время, что они уже прожили, он ни единожды не повысил на неё голос и не сказал обидного слова. В благодарность она и сама старалась до конца отдать мужу всю женскую нежность, теплоту и ласку. За ним она и её дети были как за каменной стеной. И уже не было у неё даже тени сомнения в том, что дорога жизни может сделать крутой поворот к обрыву.

Сообщение о нападении Германии на СССР застало Степана в пойме реки Яузяк, во время покоса. Эту страшную новость в полеводческую бригаду принёс секретарь сельского совета Яшка Чугунков. Вскочив на вершны, мужики галопом погнали коней в сторону деревни, которая уже вся гудела от бабьего воя. Екатерина была в их числе. Завидев мужа у колхозной конторы, она побежала к нему. «Стёпа, война началась! Теперь тебя тоже на фронт заберут!» – вытирая концом фартука слёзы, прошептала она. «Ну, что теперь поделаешь? Не одного меня направят на фронт бить врага. Справимся как-нибудь с этим супостатом», – спокойно ответил Степан и впервые в жизни прилюдно обнял жену. «Но тебя же могут там убить!» – высвободившись из объятий мужа, сказала громко Катерина. «Не убьют. Вон я какой у тебя здоровый», – улыбнулся Степан своей особой улыбкой, которая всегда успокаивала жену, и решительно направился в контору. 

Повестки десятерым односельчанам, среди которых был и Степан, привёз работник районного военкомата на семнадцатый день после известия о начале войны. За это время мужики успели поработать на заготовке сена и привести свои подсобные хозяйства в порядок, чтобы меньше осталось проблем у семей. 

Вечером, перед отъездом на сборный пункт, Степан, Катерина и маленькие дети сидели на высоком крыльце и вели прощальный разговор. «Береги ребятишек наших. Брату и сестре я наказал, чтобы они помогали тебе с ними водиться. Думаю, что недолго мы провоюем с фрицем. Вон, какая силища народная поднимается», – буднично наставлял Степан. «За нас не беспокойся. Сам себя береги, а мы здесь уж как-нибудь справимся со своими заботами», – ответила Катерина и неожиданно заплакала. «Э-э. Так дело не пойдёт. Твои слёзы тяжёлым камнем на моё сердце ложатся», – прижал Степан жену к себе и, взглянув в сторону тополя, который за эти три года заметно вырос, сказал: «Чтобы ты лишний раз не переживала за меня, – запомни, что пока жив будет тополь, жив буду и я. А когда вернусь, мы с сыном прибьём к его стволу скворечник и поселим в него дружную пару пернатых». Екатерина с удивлением посмотрела на мужа и впервые за последние дни улыбнулась.  

Рано утром, усевшись в два фургона, деревенские мужики выехали в сторону районного центра, где находился общий сборный пункт. С этого момента у их жён и родственников наступили самые длительные и тревожные минуты ожиданий.

За шесть месяцев, проведённых на войне, Степан написал домой всего пять писем. В них он был немногословный, да и грамотей не ахти какой. Излагать свои чувства на бумаге совсем не умел. Но, получив очередной солдатский конверт-треугольник, Катерина не просто пробегала глазами текст, а тщательно, слово за словом, учила его наизусть. Более того, она не только запоминала его слова, но и добавляла свои, которые, как считала, он обязательно бы написал, если бы умел получше писать. Так из маленького письмеца Степана получалось целое произведение, которое Екатерина потом пересказывала свёкру со свекровью и всем родным.  

Шестое письмо-треугольник от мужа, написанное им ещё в середине февраля, Екатерина получила только в конце марта. Оно было, как всегда, скупым на слова и на описание фронтовых событий. Последнее, конечно, важно. Однако для Екатерины важней всего было знать, что её Степан жив и здоров. 

Но буквально через три дня в доме появился председатель сельского совета Кривых Александр Иванович и вручил ей конверт со страшной вестью: «Ваш муж, Стрельцов Степан Илларионович, 1910 г.р., уроженец д. Студёная Сорокинского района Омской области, пропал без вести в районе города Вязьмы в начале марта с.г.». 

Внутри Екатерины дрогнуло, сердце замерло и в глазах зарябило. «Не верю! Степан не мог без вести пропасть! Он сильный! Его даже пуля убить не может!» – выкрикнула она. «Крепись, Екатерина Архиповна! Может, ещё и вправду всё не так, как здесь написано. Степан – мужик сметливый и проворный. Его голыми руками не возьмёшь», – попробовал успокоить женщину председатель. «Он живой! Живой! Не верю я этой бумажке! Иди, Александр Иванович. Оставь меня одну. И прошу тебя, не рассказывай об этом извещении никому. Чтобы даже мысли ни у кого не было, что моего Стёпы нет в живых», – попросила Екатерина. «А его родители как же? Их-то я должен оповестить». «Не надо оповещать никого. Я сама, когда придёт время, скажу им об этом. Ступай. Я хочу побыть одна», – повторила просьбу Екатерина.

«Стёпа, где же ты заблудился? Может, раненый лежишь и ждёшь помощи? А может, уже нашёлся, но только сообщение об этом в нашу деревню ещё не дошло? Помни, я никогда и никому не поверю, что ты сбежал с поля боя или погиб. Ты не можешь это сделать. У тебя есть я и дети, которые ждут тебя домой с победой. Моё сердце говорит, что ты жив»,  – тихо вслух  произносила слова надежды и веры Екатерина. 

Но шли дни и месяцы, а долгожданные конверты-треугольники больше ей не приносили.

Слева направо: стоят Толя Фирулёв, Гена и Тая Стрельцовы. Справа за детьми сидит Екатерина Архиповна

Несмотря на просьбу Екатерины, Кривых не смог удержать информацию в секрете от родителей Степана, и вынужден был её до них донести. Илларион Павлович после этого долго молчал, словно окаменелый, а Кристинья Кузьминична ночами напролёт плакала. По-своему прореагировал на смерть брата Дмитрий. Ему на тот момент не исполнилось ещё и семнадцати лет, но он разными путями добился через военкомат отправки на фронт и поехал мстить фашистам за старшего брата.

Ещё в начале войны Екатерина была назначена бригадиром полеводческой бригады вместо своего мужа. Поэтому ударный труд во имя победы и забота о детях занимали у неё всё время суток, кроме коротких часов сна. Но, даже работая с полной отдачей сил и здоровья, Екатерина ни на секунду не забывала о Степане и постоянно ждала от него весточку. Летели дни, а  она всё не приходила. 

Весной, как только на тополе стали набухать почки, Екатерина ладонью погладила ствол и тихо произнесла: «Стёпа сказал, что пока  жив ты, будет жить и он. Слава Богу, ты жив, значит и мой дорогой муж жив. Только где он сейчас?»  

Сообщение об окончании кровопролитной войны и о Великой Победе советского народа в Студёную поступило только 10 мая. Его зачитал в конторе сельского совета официальный представитель власти – инструктор райкома КПСС. Электричества и радио в то время в деревне ещё не было, газеты приходили редко, а единственный телефон работал так плохо, что разобрать слова было невозможно. 

Гул восторженных криков и радостного плача, слов  печали и завываний, нарастающей волной пронёсся по улице, залетел в каждый дом и навсегда оставил в нём свой след. Долгожданное известие всколыхнуло всех жителей деревни, никого не оставив к нему равнодушным.

Екатерина радовалась этому событию наравне со всеми. А когда в Студёную стали возвращаться выжившие в мясорубке мужики, она каждый день выходила на большак за околицей и с замиранием сердца часами вглядывалась в сторону запада, откуда мог появиться её единственный и любимый человек.

Но Степан не появился ни в эту победную весну и ни в последовавшие за ней. Один бывалый фронтовик-односельчанин, чтобы поддержать её веру, однажды сказал: «Если Степан был в плену и вернулся в СССР, то сейчас может находиться где-нибудь на Колыме в лагере». 

Шло время, дети учились в школе, а Екатерина по-прежнему верно ждала мужа. Даже родители Степана внешне смерились с потерей. Но только не она. По просьбе Екатерины председатель сельского совета несколько раз отправлял запросы в разные инстанции, однако, если ответ и приходил, то он был с единственной формулировкой: «Стрельцов Степан Илларионович пропал без вести в марте 1942 года под городом Вязьмой». 

После смерти Сталина, когда была объявлена масштабная амнистия, сердце Екатерины стало ныть в радостном ожидании подарка от судьбы. Она дважды сама ездила в районный военкомат и просила помочь в розыске её мужа и отца двух детей. Но подарка от судьбы не получила и в этот раз.

В первые послевоенные годы односельчане и родственники к её непоколебимой вере в существование невредимого Степана относились с пониманием. Но после десяти лет затворничества стали настойчиво, как они считали, возвращать её в жизнь. Даже свёкор, Илларион Павлович, не выдержав, однажды сказал: «Катерина! Степана не вернёшь, а твои годы тоже тают. Выходила бы за хорошего человека замуж и хоть на склоне лет пожила спокойно». Воспитанная в уважении к старшим, Екатерина тихим, но твёрдым голосом ответила: «Ваш сын жив, и я его обязательно дождусь!» Почти те же слова, что и отец, произнёс младший брат Дмитрий, который приехал к родителям в отпуск из Москвы, где остался после войны, женившись на столичной барышне. Но особенно старалась вернуть сестру в реальную жизнь Харитина. Она даже жениха ей хорошего подобрала из числа машинистов, с которыми работал её муж, и вместе с ним нагрянула в гости. Но Екатерина не только не приняла этого предложения, а надолго порвала отношения со старшей сестрой. «У меня есть муж, и другого мне не надо!» – категорически заявила она,  показав сестре на дверь.   

Не оставляли надежды получить хорошую хозяйку в дом и местные мужики. А некоторые смельчаки даже делали попытки погреться под боком у красивой женщины. Но эти авантюры всегда заканчивались полным конфузом для них. После чего пыл у деревенских героев-любовников поиссяк, и они стали относиться к Екатерине с уважительным почитанием.

После окончания войны прошло более двадцати лет. Выросли дети. Тая, окончив Тобольский зооветеринарный  техникум, вышла замуж за молодого председателя сельского совета и через некоторое время уехала с ним к его родителям за пятьдесят километров от родного дома. Отслужив в Советской Армии и выучившись на шофёра, женился Геннадий. Сын был копия отца. Такой же высокий, широкоплечий, добрый и немногословный. Даже рыжие крапинки на лице такие же. Это обстоятельство ещё сильнее заставляло израненное сердце женщины сжиматься и тосковать по мужу.

Слева направо: Елизавета Ивановна и Николай Павлович, Крестинья Кузьминична и Илларион Павлович Стрельцовы, 1963г.

В 1968 году умерли родители Степана. Они оба прожили почти по сто лет. Один за другим у Геннадия родились три сына, с которыми нянчилась Екатерина. Нянчилась и ждала весну. И как только солнце пригревало землю, она шла в палисадник и долго гладила ствол могучего тополя. «Живой мой Степан Илларионович», – произносила она радостным голосом, почувствовав ладонью холодок внутренних артерий дерева.  В 1974 году Геннадий с семьёй уехали на постоянное проживание в Подмосковье. Екатерина Архиповна не отговаривала сына. Прощаясь, она пожелала ему добра и счастья на новом месте,  хотя понимала, что остаётся один на один со своим одиночеством.

Вскоре, после отъезда Геннадия, произошёл трагический случай в семье Таи. При невыясненных обстоятельствах погиб её муж Володя, которого она, также как и мать отца, сильно любила. И у неё, также как у матери, на руках остались дочь и сын. Тая была вынуждена вернуться в Студёную и стала работать заведующей почтовым отделением, заняв вторую половину здания почты под жильё. 

Пролетали год за годом, жизнь вокруг менялась, но Екатерина Архиповна словно этого не замечала. Ей казалось, что она осталась навсегда в той счастливой поре, когда её Степан был рядом с ней. Она его уже не ждала домой, как прежде, а просто сохраняла память о нём и верила, что он жив. А ещё Екатерина Архиповна помогала дочери поднимать внучку и внука на ноги и вела подсобное хозяйство, которое облегчало материальное положение семьи. Геннадий каждый год навещал мать, чему она была безгранично рада. В 1995 году у него умерла жена, и он остался один с тремя взрослыми сыновьями. Екатерине Архиповне очень хотелось, чтобы сын вернулся в Студёную, но вслух это желание не высказывала. «Теперь у Геннадия дом там, где дети живут и могилка жены», – по-матерински рассудила она. На своё здоровье Екатерина Архиповна не жаловалась. По крайней мере, ни стонов, ни вздохов и ни охов от неё никто никогда не слышал. 

Наступил 2002 год – особый для Екатерины Архиповны. Прошло шестьдесят лет с того страшного известия, которое она получила из рук Кривых Александра Ивановича. Самого-то его уже лет десять, как не стало, а память о себе он ей оставил. Да не только Кривых, многие мужики, которые пришли с фронта, были схоронены на деревенском кладбище, но уверенность в том, что Степан жив, не покидала её.

В конце февраля Екатерина Архиповна понесла в сарайку корм для куриц и гусей. Но на пороге поскользнулась, неудачно упала на бок и сломала шейку бедра. Три недели провалялась, как она сама выразилась, на койке районной больницы и без заметного улучшения состояния вернулась домой. Узнав об этом, Геннадий тут же примчался в Студёную и прожил рядом с матерью до мая.   

Весну Екатерина Архиповна встретила в состоянии ограниченных физических возможностей. Незадолго до отъезда сын смастерил из деревянной табуретки примитивную коляску, на которой она медленно передвигалась по дому. Но как только на дворе подсохло, Екатерина Архиповна стала выбираться на ней сначала на крыльцо, а потом и в палисадник, где были разбиты грядки под огурцы, помидоры, лук и прочую мелочь.

Но больше всего её интересовал, конечно, тополь. 

Добравшись до могучего ствола дерева, она с особым трепетом прослушала сухими ладонями его внутреннюю жизнь, внимательно оглядела ветки и, счастливо улыбаясь, с придыханием прошептала: «Набухают почки! Скоро листочки станут появляться!» Прошло ещё несколько дней, и крона дерева покрылась зелёным нарядом. Разглядывая тополь через кухонное окно, Екатерина Архиповна с затаённой грустью радовалась весточке, которую он в очередной раз ей принёс.  

Всё произошло внезапно. В середине июня она, как обычно, посмотрела в окно на тополь и вскрикнула: «Что с ним!? Почему листья стали желтеть и скручиваться?» Не теряя больше ни минуты, Екатерина Архиповна стала выбираться из избы в палисадник. Давалось это ей с великим трудом, но она с особым упорством торопилась оказаться там, где, как она считала, решается судьба её Степана. Оказавшись рядом с тополем, Екатерина Архиповна стала с испугом осматривать его ветки и гладить крону. Через минуту она опустила руки на колени, тяжело вздохнула и с горечью в голосе произнесла: «Нет больше на этом свете моего мужа! Умер Степан Илларионович!» Немного помолчав, решительно добавила: «Пора и мне к нему собираться. Встретимся, я ему обязательно расскажу, как ждала его и что пережила без него».

С трудом вернувшись в избу, Екатерина Архиповна открыла большой старинный сундук, стоящий рядом с её кроватью, достала из него чистое бельё, синее в белый горошек платье, сапоги из тонкой кожи на каблуке и с высоким голенищем, в которых она более шестидесяти лет назад красовалась на своей свадьбе, и сложив всё это в платок с ярким орнаментом, положила под подушку.  Закончив с вещами, Екатерина Архиповна стала поджидать дочь, которая ежедневно её навещала перед началом рабочего дня. И как только та появилась, попросила: «Таисия, истопи сегодня баню. Помыться хочу». «Мама, так ведь сегодня пятница. Я завтра топить собиралась», – удивилась дочь. «Истопи сегодня. Так надо».

Екатерина Архиповна Стрельцова с внуками. Портрет с мужем Степаном – над её головой.

Вечером, после бани, они вместе попили чайку, и Тая ушла домой. Немного посидев в одиночестве, Екатерина Архиповна перебралась на кровать и, взглянув на портрет, висящий на стене, с которого на неё смотрели молодые Степан и она, громко сказала: «Ну, вот, муж мой любимый! Настала пора нам вновь встретиться». Помолившись в угол, где на божничке стояла небольшая икона Божьей Матери, Екатерина Архиповна легла и почти сразу заснула. 

Утром, открыв дверь в избу, Тая с порога крикнула: «Мама, ты что, ещё на крыльцо даже не выбиралась? Погода-то какая хорошая стоит на дворе». Но не услышав ответа, зашла в горницу и, взглянув на лежащую в кровати мать, всё поняла. 

Екатерина Архиповна скончалась на девяносто втором году, не дожив до дня рождения всего месяц. Она, наверное, ещё бы пожила на белом свете, но поторопилась навстречу к своему мужу, которого безмерно любила, ждала и помнила.

P.S.:

После похорон славной женщины прошло одиннадцать лет. За это время скоропостижно скончалась Тая, и тяжёлый инсульт парализовал Геннадия. В деревне Студёной не осталось никого из некогда большого клана Стрельцовых. Но однажды произошло событие, которое напомнило жителям  деревни об этой замечательной семье.  

В середине лета 2013 года  возле здания поселковой администрации остановился легковой автомобиль, из которого вышла пожилая женщина и направилась в здание. В руках она несла объёмную картонную коробку, перевязанную яркой атласной лентой. Переступив порог кабинета главы администрации, она поздоровалась и сразу перешла к объяснению причины своего визита. «Моя фамилия Бахман. Когда-то я была жительницей вашего района, но вот уже четырнадцать лет проживаю в Германии. Так получилось, что первое время работала помощницей по дому у престарелой немки в Ольденбурге под Бременом. Мы с ней сдружились. Однажды она рассказала, что сразу после войны к их семье прибился бывший русский военнопленный, которого звали Степан. «Работящий, сильный, честный и неразговорчивый. Немецкий язык долго не мог выучить. Хоть и редко говорил о России, но по глазам было видно, что тосковал по ней сильно. Наверное, пешком бы ушёл домой к семье, если бы не боялся репрессий, о которых рассказывали многие бывшие пленные и западная пропаганда. Не за себя боялся, а за жену и детей. А к тому времени, когда стало реальным без осложнений вернуться на родину, Степан тяжело заболел и не захотел стать обузой для родных.  В 2002 году он скончался, оставив сотни писем, которые писал жене один раз в месяц, но которые так и не отправил». Когда я увидела адрес получателя этих писем, то очень сильно удивилась. Он оказался из той местности, в которой я прожила большую часть своей жизни. Сказав об этом старой немке, я вызвалась вручить эти письма адресату. Но насколько я поняла, в настоящее время никто из его близких родных в вашей деревне уже не проживает. Поэтому хочу передать письма Вам, а Вы примите решение, как ими дальше распорядиться». Председатель поселковой администрации открыл коробку, вытащил первый попавшийся треугольник - конверт и, не скрывая удивления, воскликнул: «Так это же Екатерине Архиповне от её мужа – Степана письма! Столько лет она их ждала! Бывают же чудеса на свете!» И немного помолчав, добавил: «Теперь они уже наверняка встретились  Там». Женщина с удивлением посмотрела на достаточно ещё молодого мужчину, но спрашивать ни о чём не стала. «Мы их передадим внуку Степану, который живёт в Тюмени. Думаю, что все потомки Степана Илларионовича обрадуются этому подарку. Эх, как жаль, что его не дождалась Екатерина Архиповна!»