Прожита большая жизнь, вместившая в себя множество событий и отдельных фактов. Самыми яркими остались воспоминания периода Великой Отечественной войны, хотя я не жила на оккупированной фашистами территории или в прифронтовой полосе, а семья находилась в глубоком тылу – в Сибири. И сейчас, пожалуй, могла бы составить подробную летопись пережитого того времени. Но сначала небольшая предыстория.

 

Вещий сон

Канун войны. Взрослые, конечно, чувствовали это «грозовое» время, накаленную до предела политическую обстановку. Но что могла чувствовать и знать я, десятилетняя девчушка, игравшая в куклы и зачитывавшаяся сказками Андерсена и Гофмана?

Я ждала наступления лета, чтобы вновь, во время отпуска родителей, поехать в деревню к знакомым, где будет парное молоко, морковка прямо с грядки, ягоды и грибы. На всю жизнь в памяти остались сверкающие хрустальные брызги воды на фоне ослепительно яркого солнца, когда мы купались на отмели Пышмы с деревенскими ребятишками.

Семейная идиллия. На реке Пышме.1940г.

 

Часто, конечно, слышала слова: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Думаю, глубокого смысла этой фразы не понимала.

Однажды, а было это в апреле 1941 года, узнала, что отца как командира запаса Красной Армии (уже в который раз!) должны направить на переподготовку в военные лагеря, но не на полтора, как раньше, а на три месяца. Это была моя самая большая печаль, ведь срывалась наша поездка в деревню! Но на этот раз его на сборы не отправили: по каким-то неизвестным нам причинам отложили…

И вот наступило 21 июня. Набегавшись, заснула, как говорят, «без задних ног», и вижу сон: обнесенный жердями огромный огород, на котором видимо-невидимо растущей крупной свеклы. Вдруг сюда заходит страшное чудище с рогами и начинает ее выдергивать. Внешне оно напоминало тех «псов-рыцарей», которых мы помним по фильму «Александр Невский», но его-то я видела много позднее, уже во время войны. И вот вижу, как это существо вырвало чуть ли не половину всего огромного огорода и приближается ко мне. Тут я проснулась вся в слезах и дрожа от страха. Позднее мама назовет этот сон вещим. Прошло семь десятков лет, а помню все до мелочи и поныне не могу объяснить этот факт. Сравнительно недавно рассказала об этом журналистам. И очень расторопные телевизионщики ухватились за этот сюжет, воспроизвели его и показали в программе «Сталкер», вызвав большой интерес телезрителей. Много звонков было и мне.

 

«Вставай, страна огромная!»

Наступило 22 июня. Рано утром отец уехал на рыбалку. Мама хлопотала по дому, а я была во дворе со своим месячным братишкой Алешкой (он родился 17 мая). Лежал он в корзине, а я прыгала с сачком и ловила майских жуков, было их очень много, больше я никогда не видела такого количества. Хозяйка дома, где мы жили, тогда сказала, что это не к добру. Так и случилось. Полдень. Вдруг выскакивает на крыльцо встревоженная мама и говорит, что сейчас будет передано важное правительственное сообщение. Мгновенно мы оказались в комнате. И сейчас вспоминаю этот момент с содроганием. Запомнилась оцепеневшая у черной тарелки репродуктора мама. Это было выступление главы правительства В.М.Молотова, которое заканчивалось словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

Так мы узнали о начале войны. Через час стукнула калитка, это вбежал папа, по дороге узнавший эту новость.

Бросил все вещи, подбежал к умывальнику, быстро умылся, переоделся и побежал (именно побежал!) в военкомат.

Мы с мамой тоже выскочили за ворота и увидели людей, бегущих в центр города (жили мы тогда в Затюменке). Я присоединилась к ватаге мальчишек с соседних дворов и тоже помчалась туда же.

А в это время на площади у здания военкомата в центре города собралась огромная толпа (потом назовут цифру – 20 тысяч человек).

Был митинг, запись добровольцев. Этот факт запечатлен на картине тюменского художника С.Лопатина.

Домой отец прибежал уже под вечер, собрал вещмешок, наутро попрощался с нами. Больше мы его не видели до 1945 года. А повестку принесли домой только через день. В ней значилось: «Явиться для отправки в Красную Армию. Немедленно». Так она и осталась у нас в семье. И вот интересный факт. Праздновали 20-летие Победы. В музее была оформлена экспозиция, ей посвященная. И я там вдруг увидела эту повестку. Оказалось, что как-то музейщики узнали об этом через два десятилетия и обратились к нам за редким, в общем-то, экспонатом.

Думаю, что в этот памятный день 22 июня 1941 года отец преподнес нам первый урок патриотизма. В сохранившемся военном билете записаны названия фронтов, где он воевал. Это – Северо-Западный, Калининский, Брянский, I и IV Украинский.

Так и прошагал майор Николай Васильевич Калугин по дорогам войны долгих четыре года. На фронт ушло еще девять человек из ближайшей родни (дяди, тетя, двоюродные братья и сестры). Потом пошли и похоронки. К счастью, отец остался жив и вернулся в родную Тюмень.

В 70-летнем возрасте он написал книгу «Мои воспоминания». Там главы о Тюмени, о войне и спорте. Кстати, ведь он был первым чемпионом Тюменской губернии по лыжам (1921г.), и после войны стал в числе нескольких спортсменов-стендовиков мастером спорта СССР по этому виду спорта. Это были первые спортсмены в области, получившие такое высокое звание.

 

Начало страшного лихолетья

Голод, холод, болезни, тревога за близких. Помню, с каким страхом всегда ждали почтальона: что он принесет – то ли радость, то ли, не дай Бог, горестное казенное письмо…

Изменилась вся жизнь. И мы, дети, сразу стали взрослыми. На мне было немудреное домашнее хозяйство и, главное, – братец. Мама на работе, а я с ним. Самым неприятным для меня была стирка пеленок. Но, ухаживая за ним, получила большой опыт, пригодившийся, когда появились свои дети. Он очень любил гулять и, когда ему было около двух лет, всегда тянул меня к зданию госпиталя (в начале ул. Луначарского, архитектурный институт Тюменского индустриального университета). Дело в том, что раненые всегда, завидев нас, бросали из окон то конфеты, то кусочки сахара. Наверное, мы им напоминали их малолетних детей.

Это здание запомнилось мне еще и тем, что мама и соседки-солдатки часто ночью выбегали на улицу и со слезами на глазах смотрели, как из задних ворот, выходивших на улицу Ямскую, где мы жили, вывозили летом на телегах, зимой – на санях умерших от ран бойцов. И когда бываю на площади Памяти в областном центре, смотрю на монумент и опять вспоминаю эти факты. Зрелище-то было не для слабонервных.

Вспоминаю и другой случай. Однажды пошла в магазин на улице Республики выкупать по карточкам хлеб. Очередь была огромная, стоять пришлось долго. Но, получив злополучные граммы, радостная, вприпрыжку помчалась домой. А по дороге из дырочки авоськи выковыривала малюсенькие кусочки хлеба. Дорога-то была дальняя, и я так увлеклась этим занятием, что и не заметила, как съела почти все. И растерянная остановилась перед матерью, которая вышла на крыльцо меня встречать.

Смотрю, а у нее на глазах слезы. Тогда я подумала, что ей жалко съеденного мною хлеба. И только позднее поняла, что ей больно было видеть своих голодных детей.

Да, время было трудное. Но государство заботилось о детях и делало все возможное, чтобы помочь. И тогда, в тех условиях, не было бездомных, попрошаек и т.д. Открывались детские дома, все были пристроены. А какую заботу проявляло и тюменское руководство, когда в город привезли почерневших, изможденных ленинградских детей!

Вера и Алеша Калугины.1942 год

 

В школе ученикам давали по 50 граммов хлеба (правда, со всякими добавками и овсяными «охвостьями») или маленькие пончики. В большую перемену на подносе их раздавали дежурные. Если кого-то по болезни не было, то поочередно получали эту дополнительную порцию. А как мы ждали этого случая!

Чувство голода было всегда. Была и мечта: вот окончится война, и вдоволь наедимся черного хлеба с солью! Но для ее осуществления оставались еще годы.

В городе была и так называемая молочная кухня, хотя молоком там, конечно, и не пахло. Но в обязательном порядке малышам давали граммов сто ушицы из гольяна и столько же пшенной каши, сваренной на воде, но с льняным маслом. И витаминизированный, приготовленный из хвои напиток.

Никогда не забыть еще одного случая. Несу своему братцу эту еду. А самой так хочется есть! Ну, думаю, отхлебну глоток и все. Отхлебнула раз, потом второй. Глянула в баночку, а там только гольян остался. Потом из другой посудины пальцем стала вытаскивать и кашу. И опять, когда увидела, что съела-то все – испугалась.

Школа тоже перестраивалась на военный лад. Появились занятия по изучению противогаза, отравляющих веществ, оказанию первой медицинской помощи – все это входило и в программу 5-го класса, в котором я стала учиться, когда началась война.

Строевая подготовка проводилась на улице. Ею руководил военрук из числа фронтовиков, получивших ранение. И маршировали мы тогда по улице с выстроганными из дерева «ружьями» и были уверены, что непременно скоро попадем на фронт.

Тогда же на классном часе узнали и о Зое Космодемьянской. Даже помню фотографию из газеты «Правда», которую нам показала учительница.

В коридоре висела большая карта, на которой ежедневно по сводкам Совинформбюро отмечали линию фронта и, придя в школу, прежде всего, бежали посмотреть, что на ней появилось нового.

А еще мы собирали металлолом, который отправлялся на заводы, а взамен на фронт отправлялись самолеты и танки «Юный патриот Тюмени», «Малютка», «Тюменский пионер» и другие.

Выступали в госпиталях с концертами (я всегда была чтецом), писали письма тем раненым, кто не мог это сделать сам. И несли в Фонд обороны (так называлась эта акция) из дома белье, носки, варежки. Мама оставила только одну пару белья в надежде на возвращение отца с войны. Остальное все было отдано.

И вот что главное: несмотря на трагическое развитие событий, особенно в начальный период Великой Отечественной, ни у кого не возникало даже мысли, что мы не победим. Уверенность была полная.

 

Встреча с Тобольском

В августе 1942 года, собрав нехитрый скарб, решили переехать в Тобольск по рекомендации давних, с довоенного времени, друзей нашей семьи. По слухам, там было бы легче пережить возникшие трудности. Забегая вперед, скажу, что и туда хлынули с Запада эвакуированные предприятия, детские дома. Население резко увеличилось, и жизнь тоже стала неимоверно трудна. Помню, что по дороге, в селе Покровском, заночевали, да еще и в доме Распутина. Хотя тогда эта фамилия мне почти ни о чем не говорила. Дорога была ухабистая, и я, сидя в кузове, помню, придерживала большой шкаф, который все время падал на меня. Не доезжая до Тобольска десять километров, старенькая машина, на которой мы ехали, сломалась. Вот и пришлось надолго остаться в деревне Ворогушиной. Да еще и паром через Иртыш сломался. И было в связи с этим решено, что я буду жить в городе у знакомых, учиться в школе, а на выходной возвращаться в деревню. Навсегда запомнились простые деревенские люди, которые приютили совершенно незнакомых, делясь с нами буквально всем. Маме с малышом отдали стоявшую в «горнице» единственную кровать. Остальные спали на полу и на печи. Два-три раза в день хозяйка ставила на большой чисто выскобленный и вымытый стол огромный чугун вареной в кожуре картошки. Рядом насыпалась соль.

Ели это лакомство все вместе. Брату впридачу давали кружку молока. И даже сейчас, спустя столько лет, кажется, что такой вкуснятины больше никогда не было. И это не только потому, что мы были голодны. Нет, просто делалось все от широкой русской души, готовой помочь в трудную годину совершенно чужим людям. В этой семье было несколько детей, а глава ее был на фронте. Это, видимо, и сближало. И это тоже был урок на всю жизнь – урок доброты.

Каждую субботу вечером, после уроков (а было уже темно), я шла в деревню, в воскресенье – обратно. Перевозил через Иртыш на утлой лодчонке старик по имени Ибрагим. Покричишь ему – подплывет и за какие-то копейки перевозит. Была осень, волны бушующей реки порой захлестывали лодку. И грязь ужасная, еле-еле ноги отрываешь от земли. На всем пути еще никого и не встретишь. Приходилось проходить и два кладбища. Сейчас поражаюсь, как 12-летняя девчонка ничего не боялась. Да ведь и мама тоже. Сейчас, конечно, такого совершить я не смогла бы.

 

Школа. Любимые учителя

Средняя школа №1 (бывшая Мариинская гимназия) из-за наплыва эвакуированных была переполнена. Занимались в три смены. За каждой партой сидело по 3-4 человека. Сначала директор Мария Андреевна Тверитина (позднее, заслуженный учитель школы РСФСР) отказалась принять меня. Но, увидев в табеле за 5 класс одни пятерки, сразу же направила в 6 класс. Здесь я и проучилась три года. Была отличницей и пионерской активисткой.

Похвальная грамота Веры Калугиной

 

Носила подшитые старые валенки, ситцевый халат серого цвета. Так как росла, мама куском сатина синего цвета (другого материала не было) наставляла рукава и подол. Я очень стеснялась этой одежды, гордилась лишь алым пионерским галстуком, завидуя только одной девочке из Ленинграда, у которой был шелковый, а не сатиновый, как у меня. Сохранились по сей день и мои табели, и похвальные грамоты военной поры.

Освещались мигающими фитильками: в плошку наливали то ли керосин, то ли какой-то жир и опускали тонкий шнурок.

Зрение с того времени испортилось, и это привело к тому, что после войны у меня было освобождение от занятий на целый год.

В школе электричество было, и мы часто вечерами там учили уроки. Но что это было за освещение? Надо было встать на парту, чтобы едва краснеющая нить накаливания лампы позволяла различать буквы. Тетради тоже были необычные: сделаны из книжек и газет, писали между строк. И все это приходилось читать бедным учителям!

Однажды директор направила меня в горком комсомола, сказав: «Тебе там должны дать стипендию». И, действительно, несколько раз я получала по 200 рублей. Из нашей школы я была единственной стипендиаткой. Думаю, потому, что была отличница, общественница, дочь фронтовика, и жили очень-очень бедно.

Через военкомат мама как жена офицера получала ежемесячно 800 рублей. На 400 рублей можно было купить лишь ведро картошки. Так что радость я испытывала огромную, принося эти деньги домой. Заработаны они были ведь тоже трудом!

Тобольская школа №1 навсегда осталась для меня эталоном по организации и образования, и воспитания. Какие дивные были учителя! Помню их имена: Е.М.Скачкова, Е.И.Ускова, В.Н.Смирнова (Водовозова), А.Ф.Попова, А.Е.Фирсова, Т.С.Борисова.

Особо хочется отметить Михаила Панфиловича Поспелова – учителя математики, которого мы называли не иначе как Михпанпос. Его все уважали и… боялись. Девчонкам пятерки он почти никогда не ставил. Но я всегда имела по его предмету высший балл. Когда отец после войны продолжил службу во Львове, какие письма он мне писал! Описывал многое из школьной жизни, высылал учебники.

Как магнит притягивала библиотекарь Варвара Аристарховна, хозяйка сказочного богатства – книг, которые размещались в шкафах темно-коричневого цвета, оставшихся еще с дореволюционных времен. Именно тогда мной были прочитаны и Жюль Верн, и Майн Рид, и Дюма (и все при свете дрожащих фитильков!).

В Тобольске в войну работали некоторые очаги культуры. Мы, школьники, никогда не пропускали документальные и художественные фильмы в кинотеатре «Победа», что на улице Ленина. Работал драмтеатр, размещавшийся в знаменитом «теремке». Началу спектаклей всегда предшествовало выступление небольшого оркестра под управлением дирижера по фамилии Кицман. В Тобольск был эвакуирован из г.Львова театр имени Заньковецкой, руководил которым народный артист Украины Романицкий. В одном доме мы жили с артистами Писаревскими, которых позднее я вновь встретила во Львове. В годы войны на гастроли приезжал и тюменский драмтеатр с актерами Мирвольским, Войцеховским, Шепеленко, Стивиной, Кузьменко. В репертуаре всегда преобладала военная тематика (Симонов, Корнейчук).

Да ведь и в нашей школе была отличная самодеятельность. Ставили пьесы Островского, Гоголя. Главных героев обычно играл мой одноклассник, воспитанник польского детдома Богдан Эймонт. Впоследствии он стал одним из актеров Польши. Однажды я увидела польский фильм с его участием. И как же мне было радостно от «встречи» со своим школьным товарищем из далекого прошлого!

А вот другой наш соученик, тоже из польского детдома, Роланд Брунш (любимец Михпанпоса) стал видным математиком, академиком Академии наук Польши.

Тогда по зову своего сердца, по своей инициативе мы создавали тимуровские команды. Помогали семьям фронтовиков, старикам. Вытаскивали обледеневшие бревна-топляки из Иртыша, чтобы отапливать ими школу. Их потом пилили, кололи, и я лихо выполняла эту работу, не хуже мальчишек. Каждое лето нас посылали в колхоз ворошить и копнить сено, обирать с капусты гусениц. И тут же голодные ели эту капусту и турнепс, отчего потом жутко болели животы.

Думаю, что тогда это никак не оформлялось официальными приказами. Была просто шефская помощь школы. И диву даюсь, как некоторые особо расторопные люди (не из нашего класса!) находили спустя много лет двух свидетелей и… оформляли документы на участника трудового фронта, то есть по нынешним временам получали звание ветерана Великой Отечественной войны. Мы же, остальные, – дети войны, со временем стали лишь ветеранами труда. Но, как говорится, Бог им судья.

 

Все хотели попасть на фронт

В Тобольск в начале войны была эвакуирована из Ленинграда артиллерийская школа. Все завидовали курсантам.

Во-первых, потому что их впереди ждал фронт, а, во-вторых, форма у них была красивая. За то, что она имела цвет хаки – защитный, их прозвали «вениками». Частенько им приходилось драться с ребятами из речного ремесленного училища из-за девчонок. А вообще, в увольнение их отпускали редко. А если все-таки они попадали к нам на школьный вечер, то танцевать с ними считалось великим счастьем. Мне этого не удалось испытать, так как танцевали они со старшеклассницами, кроме того, в 9 часов вечера нас уже «выдворяли» с этого мероприятия. Такой был заведен порядок, который выполнялся строжайшим образом.

Среди курсантов тогда выделялся один: старше всех, самый среди них высокий, вернувшийся с фронта по ранению. Это был секретарь комсомольской организации артшколы, звали его Виктором. И знаете, кто он, и кем стал впоследствии?

Виктор Михайлович Дерябин! Ректор Тюменского пединститута, проректор университета, профессор! Сколько раз я хотела встретиться с ним, когда уже вела краеведческую передачу на радио «Регион-Тюмень»!.. Думаю, что ему бы тоже было приятно вспомнить свою юность. Но почему-то стеснялась. До сих пор не могу себе этого простить.

Как-то прошел слух, что будет набор курсантов в летное училище, на запись к директору школы собралась огромная очередь из мальчишек и девчонок. Конечно, была в ней и я. Но М.А.Тверитина охладила мой пыл: «Иди на урок!». Я в ответ: «Хочу в летное училище! Хочу на фронт!», но, как оказалось, набирали в Омское ремесленное училище для подготовки слесарей по ремонту самолетов, прибывающих с фронта. И взяли только мальчишек, более или менее здоровых, и… троечников.

8«а» Тобольской школы №1, 1945г. В третьем ряду  вторая слева Вера Кубочкина

 

Трудные будни

Дважды во время войны была в Тобольском пионерском лагере, что под Жуковкой. Помню военные игры, линейки. Я опять в активистах, и очень нравилось отдавать рапорт старшей вожатой лагеря. Питание по тем временам было хорошее. Правда, проблемы были с посудой. В полдник, например, чай пили из тех же глиняных мисок, из которых в обед ели суп.

Но каждый раз нам давали по соевой конфетке. Это же – верх блаженства! Но я решила их копить для брата, который очень любил сладкое, а его-то и не было. Откладывала в коробочку, которую поставила под кровать. Но сначала не могла вытерпеть и всегда их съедала. Но однажды переборола себя, появился какой-то внутренний запрет, и вот я уже потихоньку в сончас бегу за семь километров в город, чтоб принести эти конфеты своему братишке. И как он радовался этому, как смеялся!

Еще несколько фактов об Алешке. До семи лет он звал меня няней. Действительно, я была его настоящей нянькой. Мама допоздна на работе, и мне приходилось постоянно заниматься с ним: кормить, лечить, гулять и даже спать рядом на узеньких полатях, потому что там было все-таки теплее.

А болел он постоянно, поэтому редкими днями водили его в ясли. Коклюш, дифтерит, скарлатина, да и к тому же еще у него и у меня были фурункулы от недоедания. Мне даже трудно приходилось сидеть за партой. Следы от них так и остались до сегодняшнего дня. Правда, обошла нас эпидемия сыпного тифа, которая охватила Тобольск. Люди умирали, как в блокадном Ленинграде, их на саночках везли на кладбище – это была привычная, но ужасная картина.

Но продолжу разговор о брате. Он всегда гонялся за мной. Вспоминаю такой случай. Пошла я за водой. Иду обратно с двумя полными ведрами на коромысле. Проходила мимо яслей. В полуподвальном этаже была их «горшечная». Увидев меня в окно, соскочил с горшка и с диким воплем «Няня!!!» бросился ко мне. Пришлось забирать домой. Поражаюсь, как мужественно он высиживал со мной в школе, будь то консультация или экзамен, которые, кстати, тогда сдавали каждый год, начиная с четвертого класса. Но однажды он все-таки вывел меня из себя.

Сидела я за уроками, а ему надо было со мной играть. Надоел до ужаса, и я отшлепала его и поставила в угол. Ему тогда шел четвертый год. Он начал завывать, но когда по улице тарахтела грузовая машина, переставал и слушал. Она проехала, и он, спохватившись, опять начинал реветь. Не вытерпела, вызволила из «плена», пообещала поиграть, предварительно заручившись обещанием не говорить об этом маме. Прошло несколько часов, думала, он обо всем забыл, но только открылась дверь, и вошла мама, бросился к ней с воплем: «А меня няня била…»

Жили на частной квартире, хозяевами в огороде нам было выделено две грядки. На одной посадили морковь, на другой – свеклу. Как-то приходит мама с работы и говорит мне, что назавтра придет к нам бывший фронтовик, у него большая семья, и я должна дать ему свекольного листа для похлебки.

И вот приходит Ловыгин (фамилию хорошо помню) с большим рогожным мешком. Рву, рву, и только еле закрылось дно. Мне стало как-то неудобно, и я вырвала все овощи с этих грядок. Но он-то не знал, что остальное все принадлежит хозяевам, и с благодарностью ушел. С работы приходит мама и – в огород. Замерла от неожиданности. Постояла, потом и говорит: «Ну и молодец, что все отдала, им вообще ведь есть нечего».

Да, тогда мы жили одной большой семьей, и письма читали вместе, и все радости и горести делили пополам. Сейчас таких отношений между соседями нет и в помине.

 

Как прошлое соединилось с настоящим

1943 год. В школе проходит вечер, посвященный Октябрьской революции. Вдруг концерт прервали, а на сцену вышел директор и торжественно объявил: «Сегодня, 6 ноября, наши войска освободили город Киев!» Что тогда было! Аплодисменты, радостные возгласы. В ту пору я не знала, что мой отец имел к этому прямое отношение. Это потом он напишет в своих воспоминаниях: «Очень часто повреждались линии связи – то упадет бомба, то снаряд, то танк разорвет кабель. А связь была так нужна! Командный пункт армии находился все еще на левом берегу Днепра. Бесперебойная связь для управления войсками имела огромное значение. С этой задачей я был командирован на переправу на другой же день форсирования Днепра и пробыл там несколько дней, пока штаб армии не переехал на правобережье».

Отец за эту операцию был награжден орденом Красной Звезды. Тогда он написал мне: «Посылаю тебе две вырезки из газеты «Правда» как характеристику отдельных эпизодов этого времени. Они с неподдельной силой свидетельствуют об отваге нашего народа. Мне эти события тем более близки, что я был непосредственным участником штурма Киева».

Прошло много лет. Я как журналист стала заниматься, в основном, военной тематикой. Немало сил ушло на поиск Героев Советского Союза, имевших отношение к Тюмени. Так в «Тюменских известиях» появилась моя статья о генерал-майоре П.П.Авдеенко. Через месяц пошли отклики. С прошлого года поддерживаю тесную связь с его сыном Владимиром. Теперь я имею массу документальных свидетельств о жизни и службе его отца. У меня есть теперь и сильный по эмоциональному накалу фильм: «Колокола памяти. Генерал Авдеенко». В нем воспроизведены события освобождения Киева, Авдеенко командовал бригадой, в которую входило несколько дивизий. А бригада входила в 38-ю армию, где служил и мой отец. Смотреть равнодушно этот фильм нельзя. Он перенес меня в тот тяжелейший и в то же время героический период Великой Отечественной войны.

А в голове пронеслось буквально все, вплоть до того, что я вспомнила далекий Тобольск и этот вечер 6 ноября 1943 года, когда мы узнали об этом факте.

Так прошлое соединилось с настоящим.

Афиша Государственного Украинского театра им. М.Заньковецкой. Тобольск, декабрь 1941 г.

 

Нечаянная радость

Мы всегда страшно волновались за отца. Раз в год, в Николин день, 19 декабря мама ходила в церковь, что на Завальном кладбище.

Однажды в 1944 году получили от него открытку, в которой он сообщал, что его направляют на учебу в Москву, в Военную Академию имени Фрунзе. Как мы радовались! Ведь это означало, что будет жить! Недели через две получили другое сообщение. Он писал: «От учебы отказался. Надо добить фашистов, а потом будем думать и об учебе». И потянулись опять тревожные дни ожиданий.

После окончания 7 класса написала ему письмо, в котором спросила, как мне быть дальше. И вот что получила в ответ: «Верочка моя, ты просишь моего совета. Я против техникума, мне хочется, чтобы ты не была «ремесленником», а получила полное всестороннее образование. Для этого нужно сначала окончить десятилетку. В конце концов, я приеду к вам и буду тебе в этом помогать. Мне хочется, чтобы ты сделала то, чего не смог я в своей жизни».

И еще об одном факте из фронтовой жизни отца. Наши войска подошли к Карпатам. Противник занял наиболее выгодную позицию. Поэтому начали готовиться. Подготовка продолжалась около месяца. Надо было штурмовать по широкому фронту, а горная дорога была единственная. Встал вопрос: как быть?

Отец разработал свой вариант вьючного седла. Это позволяло не только перевозить средства связи (кабели, радиостанции, телефонные аппараты), но и во время движения разматывать кабель.

Кроме того, оказалось, что седло годно для транспортировки в горных условиях имущества других родов войск: пулеметов, боеприпасов и т.д. Информация об этом сразу же распространилась по всему фронту, в батальон связи стали приезжать представители разных частей: полковники и генералы.

Приехал военный инженер из Москвы, одобрил, снял чертежи и сказал, что оформит на это изобретение патент. Что было потом, отец так и не узнал. Но его наградили орденом Отечественной войны и предоставили отпуск для поездки к семье. Можно ли было об этом мечтать?

Такие отпуска в армии были редкостью. Достаточно сказать, что за все время войны в батальоне из 700 человек отец был единственным. Добрался он до Москвы. Там ни метро, ни трамваи, ни автобусы не ходили. Тюмень была в полном запустении. На самолете У-2 долетел до Тобольска. В квартире – холод, я болела, температура у меня доходила до 40. На пребывание дома оставалось 3-4 дня. А надо было с такими же трудностями добираться обратно.

Сроки установленного отпуска таяли. Военный комендант, который делал на документах отметку, с учетом сложившихся семейных обстоятельств, предложил продлить отпуск на неделю. Да где там! Отцу надо было срочно догонять свою часть, она уже была в словацком городе Кошице. Что это? Не новый ли урок патриотизма? Всякий ли мог поступить, как он? Думаю, нет.

 

Победа!!!

Такой радости, кажется, не было больше никогда! Когда пришла в Тобольск эта весть, моя мама в одной ночной рубашке рано утром выскочила на улицу и давай обнимать-целовать какого-то старика, ехавшего мимо на своей колымаге. А наша соседка, у которой не только муж, но и сын был на фронте, вообще, бегала по улице и дико кричала от радости. Уроки в этот день отменили. Напекли незамысловатых калачиков, пили чай, заводили старый патефон, танцевали. Казалось, лучшего и быть не может.

Помню и первый пароход, пришедший в Тобольск в мае сорок пятого. Мощный гудок, который слышно было во всех концах тогда еще небольшого городка. Знали, что на нем едут фронтовики. И, конечно, все помчались на пристань. Даже те, кто получил похоронки, в надежде на чудо. Представьте себе такую картину: подошел пароход, на трап выходят наши защитники – кто на костылях, кто без руки, кто с перевязанной головой.

И мертвая тишина по обе стороны трапа. Потом заиграл оркестр.

 

Вместо эпилога

Каждый раз, когда я уже в наше время бываю в Затюменке, перед глазами стоит военное время. Спазмы сжимают горло, непроизвольно льются слезы…

Но странное чувство испытывала всегда, когда бывала в Тобольске. Все страшное куда-то уходило, оставалось чувство огромной благодарности городу, давшему столько добра. Именно здесь испытала необыкновенное единение людей. И как прав знакомый журналист, однажды сказав: «Живя одной семьей, беду одолевают». Существовала какая-то обратно пропорциональная зависимость: чем сложнее было людям, тем сплоченнее и добрее они становились.

По рассказам участников войны, так было и на фронте. И я уверена, что поэтому и наступила Великая Победа.

 

 

Фото из архива автора и Тобольского музея-заповедника