В октябре 1945-го года, в один из ветреных и дождливых дней возвращалась из Усть-Вымского исполнительно-трудового лагеря НКВД, после отбытия наказания по статье 58-10, домой, в Саратовскую область, моя мама, Мария Алексеевна Василишина. В 1937-ом году она была осуждена «тройкой» по вышеупомянутой статье к 8-ми годам лишения свободы, якобы, за агитацию против советской власти. Фактически, она не принимала никакого участия в агитации против власти и даже не представляла себе, что означает слово – агитация. В 1957-ом году она была полностью реабилитирована и восстановлена в правах.

При себе она имела железнодорожный билет до станции Салтыковка Саратовской области, немного продуктов, что собрали ей в дорогу такие же заключенные, как и она, от своих скудных тюремных паек, справку об освобождении в честь Великой Победы над врагом.

Везла также домой крошку-малыша из тюрьмы на волю. Мрак и голод царили и в деревне, и семье, а тут еще один довесок. Это обстоятельство очень возмутило мать Марии, Лукерью Филипповну. Она постоянно напоминала об этом своей дочери, упрекая ее в том, что она вернулась из тюрьмы не одна. Хотя, после прибытия матери, заботы по воспитанию и содержанию семьи легли именно на Марию.

Односельчане без особого энтузиазма отреагировали на возвращение Марии из мест не столь отдаленных, да еще и с ребенком. С нескрываемым презрением относились многие односельчане ко всему, что имело отношение к врагу народа. Руководители колхозные от бригадира до председателя колхоза хоть и не выказывали открыто свою ненависть, но старались блюсти требование советской власти о непримиримом отношении к тем, кто,  якобы, боролся с властью.

Это выражалось в том, что они или не давали ей никакой работы, а не работать было нельзя, или давали такую работу, за которую назначалась мизерная зарплата. Вот и живи, как хочется, расти детей, и ни в чем себе не отказывай.

С другой стороны, обстоятельства складывались так. Таких колхозников, как Мария, в деревне было немало. В тюрьмах они пообщались с грамотными людьми, немного узнали законы, были позубастее деревенских, иногда могли просто припугнуть, особенно настырных односельчан или бригадиров. Это в некоторой степени облегчало духовное пребывание бывших врагов народа в деревне.

Марии определили малооплачиваемую работу: она должна была в течение дня подвозить воду различным бригадам в степь. Не дай Бог куда припоздаешь, то трактор остановится, то лошади не напоены. Об оплате за работу даже заикаться было нельзя. Работа с раннего утра до поздней ночи.

Дети были предоставлены сами себе. Воспитывались улицей.

Первый урок моего уличного воспитания.

Обычно, мы, мелюзга, увязывались за более взрослыми пацанами, несмотря на то, что они гнали нас от себя. Более взрослые ребята осознанно прислушивались к тому, о чем говорят родители. Говорили они и такие слова, как враг народа, преступный элемент, белая сволочь и так далее. Такие слова говорили не для передачи тем, для кого они предназначались. Но детям была неведома «двойная» бухгалтерия взрослых. Они дословно воспринимали услышанное. Поэтому мы, шантрапа, знали от взрослых, кто из соседей вражина, кто белый гад, кто контрик.

Однажды более взрослые пацаны поручили нам, с моим дружком, сходить в огород деда Матвея. Выдернуть там лопухи на грядках. Дед Матвей был из бывших белых гадов, тоже сидел. В гражданскую войну воевал в белой армии. Конечно, это были никакие не лопухи, а табак. Только этого мы с Шуркой не знали.

Не успел скрыться в кустах наш инструктор, как мы приступили к работе. За этим гнусным делом и застал нас хозяин огорода, дед Матвей. Мы не испугались, – мы подумали, что он принес нам по конфетке за выполненную работу, как нам обещали.

Дед взял каждого из нас за ухо и повел к родителям. Мы в рев. Перепугались не на шутку. В нашем доме нас встретила моя бабушка Лукерья. Она была скорая на расправу, и я тут же, без промедления, получил свою порцию «зашейного масла». 

Дед говорит ей:

– Лушка, ты пошто его лупишь? Он ить не сам это исделал. Его подучили старшие рибяты. Я его привел к вам за тем, чтобы вы яво учили, что можно, а что нельзя. Толку-то что яво пороть! Да я доберусь до етих подстрекателей и не посмотрю на родителей. Учите тому, что грех воровать и обманывать людей.

Восемь лет в исправительно-трудовом лагере НКВД провела мама среди людей грамотных, умных, одухотворенных и даже гениальных. Естественно, она многому понаучилась у них. Это обстоятельство вызывало среди односельчан недружелюбное отношение, даже большее, чем отбытый срок в лагере. Содержала она меня тоже необычно, чем всех деревенских детей. Она шила мне рубашки, покупала на лето сандалии. Шила из всяких обносков настоящие брюки. Всего этого не было у деревенских детей, и вызывало у односельчан ко мне одновременно и зависть, и злость.

В один из летних дней я и два моих дружка, Васька и Шурка, пришли на конюшню. Была средина дня, все лошади в расходе. Дежурному конюху делать было нечего, кроме, как закурить в очередной раз или поковыряться в носу. В такую сложную для конюха минуту появилась наша тройка. Утром мать заставила меня надеть белую рубаху. Она-то и привлекла внимание конюха.

Осмотрев нас, конюх завел разговор о том, что Шурка с Васькой настоящие колхозники: и босые и голопузые. А этот чибздик, словно барин, в белой рубашке. Он никогда ни захочить стать калхозником. Первое дело, когда у человека ничаво нет, то он абязатильна станить калхозником. А кто в белай рубахе, тот этот, чуждай алимент на селе. Он нигатовай к калхознаму труду. Вот Шурка с Васькой гатовы к труду, а этат шпиндик – нет!

На что я попытался возразить:

– И я гатовай и к этаму… к этаму, к труду!

– Как можна быть гатовым к труду в белай рубахе? Вот рибяты, залатыя калхозники, гатовы к труду, ни побояться испачкаться. А ты, фрукт, непременно побоисся!

– Да, мы ни пабаимся! – Дружно поддержали конюха мои дружки.

– А ну, рибяты, покажитя этаму барчуку, как на работи трактористы работають, какия анне грязные. Вот вам ведро с дегтем.

Мои дружки стали намазывать дегтем руки и животы. Конюх тут же сказал:

– Ну, вот, теперича ты видишь, анне как трактористы, а ты не калхозник.

– Калхозник я, калхозник! – И я стал намазывать дегтем белую рубашку, штаны, сандалии и даже голову.

Вволю насмеявшись, конюх отправил нас по домам:

– А таперь идитя домой, работнички залатыя. Родители вас ждут – не дождутся. Щас вам ращщет будить! 

Дома мне попало. Несмотря на то, что своими действиями я хотел доказать, что я тоже смогу стать колхозником. Однако мать поняла, в чем дело, и стал я бегать по улицам, как все колхозные дети: босый, с голым пузом.

Многие односельчане свою неприязнь к моим родителям беззастенчиво вымещали на мне. Дело было у магазина, где собрались покурить деревенские мужики. Тут же и мы,  пацаны, крутимся около них. Мужики крутят самокрутки, грызут семечки и выясняют меж собой, кто из нас чей.

– Этот Кости Бирюкова, этот Андрея Дичкова, это Николая Белоглазова. А этот, лопоухий, чей?

– Да ты нешто не знаешь? Этот Маруськи Кащеевой, что за подрыв советской власти сидела!

– А…а…а, так это – тюремщик?

– Да, она яво оттэль привязла, из тюрьмы!

– Выходит, она в тюрьме тожеть своего не теряла?

Выясняют мужики, кто из нас курит, а кто нет. Доходит очередь и до меня.

– Ты, Лешка, куришь?

– Не!

– Чо, маманька с бабкой лупють?

– Нет, ни лупють!

– А чож, ты тады ни куришь?

– А ни хачу!

– Нууу, брат ты мой, ты ужо сильно грамотный!

– Ну чо ты к няму пристаешь, Митроха? И так видно, кулацкая жила!

– Ты, Филькя, мине не учи. Я сам знаю,  чо спрашиваю. Вот, значит, ты ни куришь. Так кто ж тебе трактор доверит? Тебе и коров пасть не доверют. Так кем жа ты будишь? Наверна, лягушкам глаза колоть будишь!

– Нет, я трактористом буду! Я намедни белую рубаху и штаны дегтем намазал. 

Историю про рубаху знала вся деревня.

– Поэтому непременно стану трактористом! 

Все рассмеялись.

Один из взрослых, выплюнув окурок, сказал:

– Впустуя ржетя, мужики! Я вам так скажу. Этат пацан трактористом ни станить! Этат контрик станить академиком! Хатитя – вертя, хатитя – ни вертя!

Снова все рассмеялись. 

А я не знал, что мне сказать, что мне сделать. То ли рассмеяться вместе со всеми, то ли заплакать. Я не слышал раньше такого слова, не знал, что оно означает, и почему осмеяно взрослыми. Услышанное от чужого человека незнакомое слово запало мне в душу. Когда я стал немного понимать смысл слова – академик, то всей своей жизнью и своими делами старался подтвердить этот, мой личный, статус, определенный незнакомым мне человеком. 

Вот так мы росли. Искренне сожалею, что не запомнил фамилию этого человека.

В конечном итоге, после окончания школы работал год трактористом в совхозе. Окончил Харьковский авиационный институт. 22 года работал в Аэрофлоте: прошел путь от рядового инженера смены до командира объединенного авиаотряда. Выполнял интернациональный долг далеко за пределами нашей Родины. Стал заслуженным работником транспорта России. Был депутатом Государственной Думы России. 12 лет работал в Аппарате Совета Федерации Федерального Собрания РФ – советник Российской Федерации I класса. Окончил Академию народного хозяйства при Правительстве России. Окончил университет марксизма-ленинизма, факультет журналистики. Написал и издал 14 книг о своих друзьях. Сделал 407 резных икон, имея на то благословление от двух православных Патриархов, Сербского Павла и Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Можно определенно сказать, что простой мужик почти точно предсказал мою жизнь.

Алексей Василишин

Фото из архива автора