Рыбацкий сын

Владимир Аввакумович Бешкильцев уже много лет живёт в Москве. Но как только выдаётся случай, наведывается в дорогой сердцу край — Тюменскую область.

Нельзя уйти от Оби

— Я ведь местный, — замечает с ходу. — Родился в селе Берёзово Ханты-Мансийского округа. Двадцать четыре года здесь, в Тюмени, проработал. С 1960-го по 1976-й был главным архитектором области. По моим проектам построены в Тюмени Дом Советов, жилые дома в центре города, здание мэрии в Тобольске…

Потому, уверяет, и тянет его сюда. Прежде часто приезжал в командировки, заодно наведывался в северные города. Они для Бешкильцева как дети — возмужавшие, похорошевшие. Новый Уренгой, Нефтеюганск, Урай, Надым, Сургут, Ноябрьск… Всего 26 городов и крупных посёлков строились под руководством Владимира Бешкильцева.

— В 1965 году на заседании Тюменского обкома КПСС рассматривали генеральный план развития Сургута, разработанный Московским градостроительным институтом, — воспоминания уводят собеседника в конец 60-х годов прошлого века. Владимир Аввакумович спешит рассказать о важных событиях тех лет, боясь упустить малейшую деталь. Мне остаётся только слушать, записывать, запоминать…

— По проектам столичного института немало городов России построено. Потому и верили тем специалистам почти безгранично. Собравшиеся в большинстве выступали за утверждение проекта генерального плана. Но… (Бешкильцев выдерживает короткую паузу) в конце заседания Борис Щербина, первый секретарь Тюменского обкома КПСС, предоставил слово мне. Я и сказал, что проект нужно отклонить. Почему? Причин было несколько. Главная: проектный институт предлагал оставить исторический Сургут — и уйти с застройкой на Белый Яр, это километрах в двадцати от города.

Уйти от Оби! Представляете? Этого нельзя было допускать ни в коем случае. Меня поддержали председатель Тюменского облисполкома Александр Протозанов, Пётр Мунарев, который в то время занимал должность председателя горисполкома. Пётр Александрович со мной согласился: от реки ни в коем случае уводить город нельзя! К нам прислушались: генплан переработали. Удалось сохранить лесной Белоярский массив…

— Знаете, моему поколению жилось непросто, но так интересно: на наших глазах создавался Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс, — продолжает вспоминать Владимир Аввакумович. — Серьёзного опыта ещё не наработали, тем не менее и сами учились, и других учили. Время было такое. Стране нужны были нефть и газ. На Севере открывались новые и новые месторождения. Где на катерах, а где и пешком приходилось проводить разведку — выбирать площадки для строительства городов. Геологи, строители на трудности не жаловались. Так воспитаны…

В 1976 году Госстроем РФ и Миннефтепромстроем СССР Владимир Бешкильцев был переведен в Москву. До 1985-го он работал в институте «Гипротрубо-провод», в Миннефтепроме, Миннефтегазстрое, Госкомсевере и Министерстве национальностей в должностях заведующего отделом и главного специалиста по строительству.

— Везде был своим среди своих, — улыбается. — Сейчас я заместитель председателя Совета ветеранов Великой Отечественной войны Союза архитекторов Москвы. Наша организация часто проводит встречи с молодёжью. Рассказываю парням и девчатам о Севере. Агитирую: не бойтесь сурового климата, рискните, устройте себе проверку на прочность. Может, кто-нибудь из них прислушается.

Под дулом нагана

История семьи для Владимира Бешкильцева — тема очень болезненная. Воспоминания бередят душу, слёзы наворачиваются на глаза. Но, признался, рассказать её нужно.

— Страшно даже думать о том, сколько семей пострадало тогда от ложных доносов… Мои родные на себе прочувствовали их последствия, — вздыхает. — Мой отец, Бешкильцев Аввакум Иванович, не был репрессирован. Его оберегали чудом сохранившиеся документы, подтверждавшие, что в 1920-е годы он служил в продотрядах Красной армии и в советской милиции, в селе Берёзово. Видать, многих обидел сильно. Вот и строчили кляузы, доносы на отца, да и нам, сыновьям, доставалось.

— Был такой случай в истории нашей семьи, — интригует Владимир Аввакумович. — Я тогда ещё не родился. Его в красках обрисовали знакомые. Сентябрь 1921-го. Семья наша жила в Берёзово, отец рыбачил, чтобы было чем детвору кормить... Пришли туда колчаковцы — мужикам, понятное дело, прятаться пришлось. Один есаул пытался узнать, где же они скрываются и куда свои рыболовные снасти и лодки подевали. В очередной раз созвал на сходку селян. Требовал, угрожая расправой, выдать непокорных. Кому угрожал-то? Беззащитным женщинам… Среди них оказалась и моя мама, Александра Фёдоровна. В положении она была. Не остановило это есаула! К ней и подошёл. Размахивая наганом, устроил допрос:

— Как звать?

— Александра, — ответила спокойно. Невозмутимость эта окончательно вывела есаула из себя.

— Где прячется твой милиционер, продразвёрстчик? — не унимался колчаковец. Ему уж донесли, где мой отец служил. Чтобы запугать остальных, приставил есаул ко лбу матери наган, повторил вопрос — и, не дождавшись ответа, нажал на курок. Раз, другой — осечка, снова осечка…

— Мама рухнула на землю, — продолжает рассказчик. — Добрые люди спешно оттащили её в сторону. Через некоторое время раздался крик новорожденного. Видимо, это и удержало бандитов от расправы. Они поспешили удалиться. Женщины чем могли помогали матери.

— Что там? — недоумевали селяне, не знавшие о случившемся.

— Александра, Кумкина жена, сына родила. Живой… Иваном назвала.

— А ведь то было знаковое событие! — уверяет Владимир Бешкильцев. — Почему? Именно на том месте много лет спустя, в 1953-м, ударил первый фонтан сибирского газа.

Кумка

Отца Владимира Бешкильцева селяне звали просто: Кумка. Не могли зыряне и вогулы выговорить такое мудрёное имя — Аввакум. Не могли запомнить татарскую фамилию.

— На Южном Урале, в Челябинской области и сейчас есть целые деревни, где живут Бешкильцевы, — сообщает собеседник. — Оттуда во времена Столыпинской реформы, уральских заводчиков Демидовых, Первой мировой и Гражданской войн многие подались в Сибирь и на Север. На волю, на хорошие земли, на рыбу, зверя, птицу… На Севере — в Берёзове, Ханты-Мансийске, Сургуте, Нижневартовске, под Ялуторовском — живут мои однофамильцы. Бешкильцевы...

— Ваш отец был строгим человеком? — интересуюсь.

— Скорее жёстким. О его железном характере ходили легенды. Народ судачил, как он, разгневавшись, выгонял из дома на мороз жену и детвору, как застрелил родного брата Георгия…

— Тут пояснения требуются, — предугадывает мой вопрос Владимир Аввакумович. — Георгий, глубоко верующий человек, развернул в Берёзово церковную службу. Когда на религию начались гонения, его, понятное дело, хотели арестовать. Чтобы укрыться от неминуемой беды, Георгий попросил брата отвезти его на лодке в глухие места. Но… убежать им не удалось: началась погоня со стрельбой. Георгия смертельно ранили. Он умолял брата избавить от мучений. Прогремел выстрел — эхо разнеслось по всей округе.

У Аввакума Ивановича была, как принято говорить в наше время, предпринимательская жилка. Ухитрялся и семью большую кормить, и сруб поставить, даже скотину завёл. Жить бы да радоваться семейству, но…

— Осенним вечером 1930-го прибежала к нам мамина сестра, чтобы предупредить: с утра Кумку придут раскулачивать. Муж её служил в местном КГБ, не удержался, предупредил родню об опасности. Сильно рисковал! О тех событиях я узнал от матери несколько лет спустя. Так вот… Отец смекнул, что спорить бесполезно. Сам в милиции служил, хорошо знал порядки. Как тогда быть, чтобы избежать позорного раскулачивания? Нашёл выход: скомандовал своему семейству готовиться к отъезду. А сам в сельсовет пошёл, передал (под расписку!) председателю лошадёнку, коровёнку, ключи от дома — для сдачи в колхоз.

Рано утром через Берёзово в Тобольск проходил последний пароход, следующего пришлось бы ждать до весны… К нему и подались Бешкильцевы, прихватив с собой несколько узелков с детскими вещами и охотничье «ружьишко». Нашли себе местечко рядом с молодыми геологами. Пассажиры (их было видимо-невидимо) шумели: «Почему не отплываем? Давно уж пора!» Оказалось, команда такая поступила: пароход задержать…

— Три кагэбэшника с председателем сельсовета пришли отца проводить, — замечает Владимир Аввакумович.

— Ты что это, уезжать вздумал? — обратился к нему старший по званию.

— А почему нет? Дети подросли, надо их куда-то определять, вот и еду в город, — объяснил отец. — Всё имущество передал под расписку председателю.

— Председатель порядочным мужиком оказался, уверяет Бешкильцев. Подтвердил отцовские слова. Думаете, сразу ушли незваные провожатые? Как бы не так! Все узелки осмотрели. Ружьишко забрали. Геологи подшучивали: «Повезло тебе, мужик! Легко отделался…»

Точный выбор

К слову, в Тобольске остались два брата и сестра Владимира Аввакумовича. Там окончили рыбный техникум.

— Видимо, в генах осталась тяга к этому промыслу, — улыбается. — Предки-то мои — рыбаки.

— А среди них художники или архитекторы были? — допытываюсь. — Вы как с профессией определились?

— Что ответить? — задумывается. — Просто угадал. Попал в самую точку! В 1948 году окончил школу и поступил в Уральский политехнический институт, на строительный факультет по специальности «Архитектура». Рисование, графика, скульптура — все предметы легко давались. Был уверен со студенческой скамьи: своё дело выбрал! Получив диплом, в 1954 году вернулся на родную землю.

— Брат мой, Сергей, художником был, — добавляет. — Жил в Тюмени. Не доводилось где-нибудь видеть его картины? Нет… Жаль, хорошие работы. Дети его, как и я, в архитекторы пошли. В Озёрске живут.

Трудные времена

В 1937 году Аввакума Ивановича и его брата Михаила Ивановича вызвали в КГБ Тюмени. Михаил Бешкильцев работал главным бухгалтером на судостроительном заводе.

— С этого вызова домой он так и не вернулся. Осудили дядю по 58-й статье. Только в 1953 году семья получила из органов уведомление о том, что Михаил Бешкильцев скончался в 1946-м в ГУЛАГе. Реабилитировали его ввиду отсутствия состава преступления, — промокнув непослушные слёзы платком, Владимир Аввакумович умолкает на несколько секунд. — Говорят, время лечит… Неправда, сколько лет прошло, а у меня по-прежнему эти воспоминания слёзы вышибают, но и не тревожить их не могу!

— Что же ваш отец? — не могу удержаться от вопроса.

— Его продержали четыре дня, пока устанавливали подлинность документов о том, что он служил в милиции в Берёзово, участвовал в продразвёрстке. Отпустили отца. Даже извинились. Но он всегда чувствовал себя под присмотром. Как и мы, его дети.

В 1941 году пятеро сыновей Аввакума Ивановича ушли на фронт. Двое из них — Иван и Афанасий — погибли. Константин, Александр и Сергей вернулись домой израненные.

— Отец, мама, сестра Юлия трудились в тылу, изготавливали для фронта мины, шили одежду, — с гордостью говорит Владимир Бешкильцев.

Сам он, как и большинство подростков военных лет, помогал старшим на подсобных работах на Тюменском фанерном комбинате. Предприятие было переориентировано на выпуск продукции для фронта. Там делали авиационную фанеру для самолётов-истребителей. Работал на судостроительном заводе, выпускавшем торпедные катера, на заводе «Механик», на лесоповале при заготовке дров для паровозов и в войсковой части Тюмени.

— Один из моих братьев, Константин, в 1941 году оканчивал военное училище моряков-подводников в Ленинграде, — сообщает. — Председатель Госкомиссии на экзамене возьми да и спроси: «Знаешь, кем был твой отец в первые годы советской власти на Севере?» Брат, понятное дело, сразу сориентировался, что к чему, и отрапортовал: «Товарищ полковник! Прошу направить меня на фронт рядовым…» Такая реакция произвела нужное впечатление на комиссию. К Константину не стали придираться: присвоили звание лейтенанта. Направили на Дальний Восток. Там он командовал подразделением подводников.

Северный след

В 1960 году решением Тюменского облисполкома Владимира Бешкильцева назначили заведующим отделом по делам строительства и архитектуры, главным архитектором Тюменской области.

— Меня избрали председателем правления Тюменской областной организации Союза архитекторов СССР. В областной газете об этом, разумеется, сообщили. Реакция на заметку не заставила себя долго ждать, — хмурится. — С Севера, моих родных мест, в обком КПСС стали приходить письма. «Доброжелатели» информировали руководство, что Бешкильцев — это же «Кумка-сын». А семью эту и раскулачивать собирались. Крепко, похоже, кого-то отец, будучи милиционером, обидел, — повторяет. — Вот и вымещали эту самую обиду на нас, его детях.

Надо признать, руководство долгое время на эти сигналы попросту не реагировало. Срабатывала безупречная репутация Владимира Аввакумовича. Но письма приходили снова и снова. Пока…

— В 1974 году пригласил меня к себе председатель партийной комиссии Тюменского обкома КПСС Павел Дмитриевич Корнев. Хороший мужик! — подчёркивает. — Павел Дмитриевич признался: «Не знаем, что с тобой делать! Опять в КГБ кляуза на тебя пришла. Реагировать должны. Жив кто из родных?» — поинтересовался у меня. «Да, мама жива», — ответил. «Поговори с ней, — посоветовал Корнев. — Вдруг сохранились какие-нибудь документы того времени…»

— Так я и сделал. Поделился с мамой проблемой, совета попросил. Она открыла огромный сундук — и с самого дна достала пожелтевшие бумаги. «Пришла пора передать тебе документы, которые оставил отец. Они спасли его в 1937-м. Помогут и тебе теперь…»

Документы — это два пожелтевших листка. Один подписан начальником Берёзовской милиции, подтверждавшим, что отец Владимира Аввакумовича в 1920-м до прихода колчаковцев служил в милиции, другой — командиром воинской части Красной армии, в составе которой отец участвовал в продразвёрстке.

Бумаги Владимир Бешкильцев принёс Корневу. Тот, внимательно их изучив, передал Борису Щербине, затем — в соответствующие органы. В один прекрасный день Павел Дмитриевич Корнев вернул документы со словами: «Иди, спокойно дальше работай!»

— Копии этих документов я опубликовал в книге, в которой был одним из ведущих авторов. «История и перспективы градостроительного освоения территорий Севера. Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс», — уточняет. — Чтобы больше ни у кого не возникало подозрений: я не из зажиточной, а из простой рыбацкой семьи. С малых лет привык в этой жизни всего добиваться сам!